– Энвер, мой жених, – сказала Виорика, представ перед отцом через пару дней после его прилета в Барселону.
Виорика жила в Сарагосе и приехала специально для встречи с отцом. Под ручку она держала похожего на цыгана молодого человека с аккуратными усиками и неподвижным взглядом.
– Энвер? – переспросил Пантелеймон. – А как же Антонио?
Жена Пантелеймона Серафима, успевшая засветиться счастьем от сцены посвящения супруга в семейную тайну, стала напоминать себя прежнюю, не по годам постаревшую испуганную женщину, бледневшую от одного появления мужа на пороге дома.
– Антонио? – нахмурился Энвер.
Виорика с укором уставилась на мать. Ведь это Серафима уговорила ее отправить отцу фотографию в обнимку с двумя испанцами и, более того, подписать ее. «Антонио, мой жених», написала Виорика и потом неоднократно жалела об этом, не решаясь, правда, бросать укоры матери. Что ж, момент истины настал: придурочный папочка сболтнул о фотографии в самый подходящий момент.
Виорика, однако, не растерялась.
– Господи, да клиент, кто же еще! – воскликнула она и потянула албанца в соседнюю комнату.
– Так и помрешь дураком, – сказала Серафима, оставшись с мужем наедине. – Хоть бы работу, что ли, начал искать.
Пантелеймон не выдержал, присел на подвернувшийся стул. Он чувствовал себя уставшим из—за обилия малоприятных сюрпризов.
Неприятности начались в кишиневском аэропорту, где его завернули сразу после прохождения паспортного контроля, попросив зайти в отдельную комнату для таможенного досмотра. Таможенник не стал тянуть, сразу бросил извлеченный из багажа семейный альбом Пантелеймона, к чему, однако, Берку оказался готов.
– Пять тысяч, – выпалил он таможеннику.
– Что?
– Пять тысяч евро, – уточнил Пантелеймон, первоначально думавший предложить взятку в этой же сумме, но в леях.
Таможенник оглянулся по сторонам и ткнул себя указательным пальцем в грудь.
– Вы мне? – спросил он и поднес к лицу рацию.
– Нет! – воскликнул Пантелеймон и понял, что позволил себе лишнее. Протянул к рации руку, чем таможенник не замедлил воспользоваться.
– Дежурный, наряд в комнату досмотра! – буркнул он в трубку и отключив аппарат, застыл перед Пантелеймоном с невозмутимым лицом, с руками, сложенными за спиной.
– Господин начальник, – заныл Пантелеймон, но дверь за спиной уже раскрылась, и перед Берку неумолимо росло число людей в одинаковых темно—синих таможенных кителях. Всего в тесноватую комнату их набилось аж девять человек.
– Фотография родственника? – спросил Пантелеймона таможенник, ткнув пальцем в портрет Франклина на извлеченной из альбома стодолларовой купюре.