— Ну что же, это к лучшему, — повеселел капитан. — Когда заподозрят человека, а потом проверят и окажется, что он ни в чем не виноват, то чувствуешь радость за себя и за него. Хуже, когда во всем доверяешь подлецу и в ответственный момент он предает. Обидно и за себя — проглядел, и за людей, которых он обманывал.
— К нам больше, чем к кому другому, относится пословица — семь раз отмерь, один — отрежь. Но, как и врачи, мы в своих операциях не имеем права медлить и ошибаться. Как вы собираетесь продолжать поиски?
— Еще в первое свое посещение квартиры Дробота я обратил внимание на групповое фото выпускников юридического института. Это фото принадлежит Дубовой. Если мне не изменяет память, там был один Ян. Фамилия его не то Крислач, не то Крылач, словом, что-то на «К». В общем, надо еще раз посмотреть эту фотографию.
— И заодно, Иван Иванович, поинтересуйтесь всей перепиской Дубовой и Дробота. Он обещал принести мне кое-какие письма Нины Владимировны. Вообще мне хотелось бы еще раз с ним поговорить. Пригласите его ко мне.
* * *
Трудно сказать, почему Маринка попала в музыкальную школу, которая была чуть ли не на другом конце города. Вероятнее всего, причиной этого было старенькое пианино, за которым девочка любила сидеть в сумерках, когда никого не было дома, и подбирать одним пальцем случайно слышанный мотив. Кареглазая дивчинка с плотной черной косой росла замкнутой и молчаливой. За большой рост и длинные, голенастые ноги ее на улице дразнили «дылдой». Это ее обижало, и она чуралась шумливых сверстников. Училась она неважно. Все предметы, кроме музыки, давались ей с трудом. Хорошая оценка в дневнике Марии Небаба появлялась редко. Маринка привыкла, что ее ругали и учителя и мать, а ученики старались не садиться с ней за одну парту, так как она не любила шалить, не хотела подсказывать и, казалось, не умела смеяться. Поэтому и в школе у нее не было друзей. Их заменяли старые, зачитанные до дыр книги, где описывались жалостные судьбы героинь с пышными иностранными именами.
На выпускном вечере в музыкальной школе Маринка поразила всех проникновенным исполнением «Песни без слов» Мендельсона, избранной ею по свободной программе.
В тот вечер Маринка услыхала дружеских советов и пожеланий больше, чем за все годы учебы. С тех пор она начала мечтать о консерватории.
Но война оборвала учебу на восьмом классе. Начались годы опустошающего страха и изнуряющего голода. Не любила Мария вспоминать, как исчез из дома отец; как она с матерью таскала по селам тачку, обменивая скудные пожитки на картошку; как плакали над телом убитого братишки, который случайно вышел за ворота после десяти вечера; наконец, как уныло выстукивали на стыках телячьи вагоны с решетками на окнах… Побег… Но война с ее ужасами постоянно напоминала о себе, являясь кошмарами в снах… За два года оккупации Маринка, не успев возмужать, казалось, состарилась, стала еще более нелюдимой.