– Ты откуда взялся?
Кот никак не отреагировал на ее слова, и тогда она подумала, что тот же вопрос нужно задать по-русски (ведь это же русский кот!). И снова повторила:
– Ты откуда взялся, малыш?
Теперь дела пошли веселее: Кот явно понял Мишу, он задрал морду вверх и повернул ее к окну, – и этот поворот головы имел множество интерпретаций. Кот мог спуститься с подоконника, а мог спуститься с крыши, а мог – прямиком с петербургского неба, где горела сейчас одинокая бледная звезда.
Он мог спуститься и со звезды – и Миша ничуть бы не удивилась этому.
Она еще успела подумать, что увидеть перед смертью кота – не самый плохой вариант, хуже было, если бы она ушла в полном одиночестве. Тогда ее смерть не слишком бы отличалась от ее жизни, и радость (или хотя бы облегчение) от смены ландшафта не наступили.
Ледяная корка, сковавшая рот, не давала шансов на полноценное прощание, но, перед тем, как смежить веки, Мише удалось произнести невнятное:
– Мне пора. Приятно было познакомиться, но мне пора.
Ответа она не ждала, но он прилетел. Неведомо откуда, с крыши, со звезды, – но точно со стороны Кота.
– Ну и дура!
Это было слишком. Тем более слишком, что Кот произнес фразу на чистом немецком – «So ein dummes Luder!». Голос у Кота оказался низким, ворчливым и насмешливым; Кот ни в грош не ставил ни Мишину сиамскую зависимость от Айди, ни ее готовность умереть, ни ледниковый период в одном, отдельно взятом теле. Он явно считал это трусостью, слабоволием, скудоумием и всем прочим дерьмом, которым вменяемый, уважающий себя человек не может страдать по определению.
Дерьмом.
Кот так и сказал – шайзе, и это было его второй немецкой репликой после эпохального «Ну и дура!» Он выгнул спину, выбросил вперед длинные лапы в белых носках и потянулся. А затем, примерившись, прыгнул Мише на колени. На месте приземления Кота тотчас же образовалась озоновая дыра, откуда и пошло глобальное потепление, накрывшее Франкфурт и Гонконг, где Айди когда-то предал Мишу. И сама Миша потихоньку оттаивала – и от холода, и от предательства, к ней снова возвращалась жизнь. Переход к блаженному теплу погрузил ее в особую вневременную и внепространственную реальность, где возможно все – даже говорящие коты. При этом комната с доской и старой мебелью никуда не исчезла и не особенно трансформировалась, она просто была отделена от Миши и Кота неким подобием стеклянного пузыря или, точнее, – прозрачной стенкой аквариума.
А Миша и Кот плавали в аквариуме, как две рыбки, и беззвучно перешептывались.
– Так ты говоришь по-немецки? – спросила Миша Кота.