Попенять было некому – хозяин доски (в той же тактичной и элегантной манере, к которой Миша уже успела привыкнуть) вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь. И она осталась одна – прямо против доски, где центральное место занимало имя, знакомое с детства, –
Вернер Лоденбах.
Ощетинившееся стрелками, оно до какого-то момента никак не проявляло себя – это было так похоже на Айди: выжидать недели и дни, прежде, чем нанести удар. Но ни недель, ни дней у него в запасе не было, очень скоро стрелки вокруг имени зашевелились и нацелились прямо на полицейского комиссара Нойманн. Вот тогда-то Миша и поняла окончательно, что человек, найденный в озере, за тысячи километров от всех, знакомых ему, географических точек (Франкфурт, Гонконг и бог весть что еще) – и есть Ящерица. И, что бы не совершил Айди, каким бы негодяем и, возможно, преступником не оказался – они все равно остаются связанными.
Пленники змей и лестниц, сиамские близнецы-неразлучники, Айди больше нет, а теперь наступил и ее черед. Чтобы не упасть, Миша опустилась на стул; она больше не чувствовала ни рук, ни ног – оледенение, которое предрекал верный Томас, наступило. А скоро наступит и темнота. А потом приглашенный тактичным Борисом судмедэксперт Отто констатирует смерть заезжей немки от сердечного приступа.
Или от чего-то еще, неважно.
Их с Айди тела отправят на родину в одном самолете, и это будет их первый и единственный совместный полет. По-другому и быть не может; все, что связано с Ящерицей было первым и единственным.
И вот тогда, когда Миша спокойно и бестрепетно прощалась с жизнью, и появился Кот.
Странно, что она не заметила его раньше. Наверное, Кот сидел где-то поодаль, наблюдая за мучениями Миши и ничем не выдавая себя. До поры, до времени проявляя тактичность, так свойственную его хозяину. Но когда холод проник в Мишино сердце окончательно, – Кот появился прямо перед ней, как будто вырос из-под земли. Он не походил ни на одну из кошек, которых когда-либо видела Миша: слишком длиннолапый, с длинным туловищем, с огромными, как у летучей мыши, широко поставленными ушами. Шерсти на Коте было немного, а та, что была – издали напоминала войлок. Довершал образ такой же длинный войлочный хвост. Но самым выдающимся в Коте оказались глаза. Ярко-голубые и чуть раскосые, они придавали животному дурашливый и такой умилительный вид, что Кота тотчас же захотелось подхватить на руки и потискать. Желание было таким острым, что Миша пожалела о нынешнем своем состоянии, не позволяющем даже шевельнуться. Преодолевая разлитую по всему телу боль, она спросила непослушными губами: