На фразе «Люблю зимы твоей жестокой недвижный воздух и мороз», двор-колодец ожил, и на самых разных его этажах захлопали окна.
– Ополоумели совсем? – донеслось из окон.
– Охренели, лишенцы?
– Два часа ночи, а людям завтра на работу!
– Заткни фонтан!
– Бродского давай!
– Давай Пугачиху! «Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать»!
Чтобы как-то унять Литовченко, который даже не думал затыкаться, Миша осторожно коснулась его локтя:
– Мне кажется, жители не очень довольны, Виктор!
– Жители всегда недовольны, – резонно заметил Литовченко. – Что же теперь, от литературных корней отказываться?
– Не нужно отказываться. Просто для стихов сейчас не самое подходящее время. И не самое подходящее место. Может быть, в другой раз?
Ее последняя фраза вызвала у капитана странное оживление и неприкрытый энтузиазм.
– Ловлю вас на слове, Миша!
Потом они немного поговорили о Господине Коте. И это снова вызвало в Литовченко приступ энтузиазма.
– У Бориса чудесный кот. Он очень милый.
– Кот – что надо. Мы с ним большие друзья.
– Друзья? – удивилась Миша. – Разве можно дружить с котом?
– Еще как! – Литовченко подмигнул комиссару. – Особенно, если кот умеет разговаривать.
– Кот разговаривает?
– В экстремальных случаях. И только с теми, кто ему нравится.
Положительно, все русские – безумны, подумала Миша. Местное безумие выкристаллизовывается и выпадает в виде снега и ледяного дождя. Или прилетает с тополиным пухом (комиссар уже успела заметить в окрестностях множество тополей). Под воздействие этого безумия подпала и сама Миша, правда, оно было непродолжительным – ведь можно трактовать «So ein dummes Luder!» и так. А еще она подумала, что это – хорошее безумие. Не опасное для жизни, а благотворное и целебное. Оно делает людей лучше и открывает перед ними новые горизонты.
Новые горизонты – именно в этом Миша нуждается сейчас больше всего.
– С вами он еще не говорил? – снова подмигнул Литовченко.
– Пытался. На немецком и немного – на испанском. Поко-поко.
Правду говорить легко и приятно. Фройляйн Нойманн улыбнулась, а следом рассмеялся и Литовченко. А потом отогнул большой палец и выставил указательный – и направил его в Мишину грудь. Такие жесты обычно предваряли идиотские репризы секретных агентов из американских боевиков. И боевики, и секретные агенты, как правило, были не слишком высокого качества.
– У вас хорошее чувство юмора, Миша.
– Спасибо. До сих пор все говорили обратное.
– Они ошибались.
– А кот и правда замечательный.
Литовченко засопел, надул щеки, а потом издал звук, похожий на «пф-ффф».
– Это ведь я подарил Борьке Мандарина.