…Он едва не опоздал к назначенному времени. Всему виной оказался дурацкий парень, полночи прыгавший по груди Вересня, вместо того, чтобы спать у него подмышкой. Чем была вызвана такая бурная активность, Вересень понять не мог. Как не мог понять, почему Мандарин носится с треклятой рукавицей. Он просовывал в прихватку башку, норовил поддеть ее лапой и запулить ее Вересню в переносицу, в крайнем случае, – в подбородок. Боря давно забыл о существовании рукавицы, года три она не попадалась ему на глаза, и где раздобыл ее Мандарин, так и осталось неизвестным. Рукавица была внушительных размеров, приятного глазу песочного цвета, с вышитой подковой и лошадиной головой, торчащей из нее. А вот надпись, идущая по краю подковы, не вдохновляла вовсе: «ГОДА ИДУТ, А ДУРЬ НА МЕСТЕ».
Устав бороться с обоими, Вересень сунул рукавицу в стиральную машину и защелкнул дверцу, после чего Мандарин сразу же успокоился. А сам Боря, прежде, чем провалиться в короткий сон, успел подумать о том, что хотел сказать ему дурацкий парень. Что Вересень – дурак и нет никаких шансов, что поумнеет с годами? Маловероятно. Что он – ломовая лошадь, и у него, как у всякой рабочей лошадки, – шоры на глазах? Ближе к истине! Шоры мешают видеть очевидное. Вот только к чему относится это очевидное? Так и не придя к однозначному ответу, Вересень плюнул на размышления и наконец-то заснул.
И проснулся за сорок минут до прилета «Боинга» из Франкфурта, но к выходу пассажиров из терминала все же успел.
– Опаздываешь! – коротко сказал ему Литовченко, который сжимал в пальцах листок бумаги формата А4 со сделанной от руки надписью:
Итак, полицейского комиссара из Германии звали Миша. Михаил, или – если быть по-немецки точным – Михаэль. Странно, что Литовченко не воспроизвел имя полностью, ограничившись короткой формой. Это – неправильный подход, он демонстрирует никому не нужную фамильярность. А вдруг комиссар полиции обидится? Вдруг он окажется здоровенным мужиком – не только в усах и шляпе, но и со шрамом на скуле, фляжкой со шнапсом во внутреннем кармане пиджака и каким-нибудь орденом: на манер железного креста с дубовыми листьями?..
– Ну что это еще за «Миша»? – мягко попенял Вересень товарищу. – Как будто мы пили с ним на брудершафт. И допились до того, что теперь не можем вспомнить, как он выглядит. И стоим, как дураки, с дурацкой бумажкой.
– Эту дурацкую бумажку мне выдали. Так что все претензии к начальству. Хоть с Мишей, хоть с Гансом, хоть с Эрихом-Марией. А я – за что купил, за то и продаю.
За четверть часа мимо Вересня с капитаном продефилировали три шляпы, двое усов и даже один орден (при ближайшем рассмотрении оказавшийся казачьей медалью «Алексий – человек божий»), а Миша все не являлся.