— Корабли, — выдохнула я. — Корабли с чёрными парусами.
— С чёрными? — усмехнулся плешивый вояка.
Следующая молния озарила не только горизонт. Я успела увидеть кровоподтёки Косаря и Креатина, уродливые гримасы на лицах воинов, презрение на физиономии коменданта и… корабли.
Сколько их? Двадцать? Тридцать?
— … — выпалил комендант. Его лицо вытянулось, рот замер в изумлении. — Пушки готовь!
Гарнизон разразился криками и бранью, запел рожок. Пихаясь и толкаясь, воины бросились в крепость. Снова блеснула молния, следом расхохотался гром. Мой крик пересилил даже его:
— А как же мы?
Рванувший к воротам комендант, замер и призывно махнул рукой. И уже на бегу, скомандовал толстощёкому:
— Беженцев селить в пустые казармы. Лошадей в конюшню. Съедим, если случится осада!
В этой суматохе, я упустила главное — маг Креатин сбежал.
Гроза бушевала до утра. Небо грохотало и плакало, море ревело, земля дрожала и стонала. Казалось, стены крепости с трудом сдерживают атаки стихии.
Едва погода угомонилась, стала слышна раскатистая брань гарнизонного начальства — ни одно пушечное ядро так и не достигло цели. Двадцать горанских кораблей обогнули рифы, прошли едва ли не в десятке метров от крепости, направляясь вглубь залива. Бушующее море и штормовой ветер ничуть не смущали горанцев, не рвали паруса. Комендант догадался — корабли прикрывали маги, поминал тех последними словами. Когда поток ругани иссяк, солнце уже подбиралось к макушке неба.
Через несколько часов к крепости подъехал гонец, передал весть о нападении. Вслед за ним, к воротам потянулась вереница местных жителей. Я не увидела хозяина трактира, в котором обедали накануне, но заметила его жену. Значит, весть, наконец, достигла дальнего селенья.
Нас с Косарем разместили в маленькой казарменной комнате, предназначенной для мелких военных начальников. Вдвоём. Остальным повезло меньше — кого‑то селили в общую подвальную комнату, кому‑то пришлось ютиться во дворе, за первой стеной. В крошечную конюшню, где кроме комендантского коня и гарнизонной коровы, стояли две наши лошади, беженцы пытались уместить своих лошадей и коров. Комендант быстро пресёк эти попытки, что толку — места всё равно нет. Двор крепости тут же заполнился женским плачем, мычанием, ржанием и блеяньем домашней скотины.
Всё это я видела в крошечное окно нашей комнаты. Покидать убежище никакого желания не было. К тому же, во вчерашней драке Косаря сильно помяли, я всю ночь не сомкнула глаз — сперва прикладывала охлаждающие компрессы и слушала его стоны, после просто сидела и переживала. У самой болели рёбра, а любое резкое движение отдавалось жжением в солнечном сплетении.