В тот день они молча сидели перед полными тарелками аппетитного жаркого и не могли проглотить ни кусочка. Сбережения закончились, для третьей операции денег заняли у родственников под проценты. Антонина Васильевна не выдержала первой.
— Прав был твой муженек, когда свалил. Не надо было рожать!
Ирина устало взглянула на мать, даже упрекнуть не смогла, только головой покачала и вышла из-за стола.
— Да что ты такое говоришь?! — укорил Владимир Ильич. — Она и так еле держится после всех этих бессонных ночей.
— Это будет бесконечно! — из глаз Антонины брызнули слезы. — Деньги, операции, долги. Мы уже все продали, жить не на что. Потом скажут, пятая операция, шестая. Мы по миру пойдем. Господи! Зачем только она за этого урода вышла. Вот не удержали мы с тобой, а теперь на всю жизнь мучение. Тебе-то что?! Ушел на работу, а мы из больниц не вылезаем. Жизни нет. Ничего нет. — она уронила голову на стол и разрыдалась.
Владимир Ильич подошел к жене. Положил руку на плечо.
— Крепись, Тоня. Не надо плакать. Вдруг Ира войдет.
Она подняла красное лицо с размазавшейся косметикой.
— Повеситься хочется от такой жизни! Боится он, что Ира войдет. А кто нам все это устроил?! Вот пусть как хочет. Я больше не могу! Не могу, слышишь? — у нее начиналась истерика.
Владимир Ильич, теряющийся от женских слез, испуганно твердил:
— Тоня, возьми себя в руки. Тоня, не надо!
— Не мо-гу! — выла Антонина. — Жи-ть хо-чу! Уже недолго ведь осталось. Не помню, когда мы в отпуск ездили.
Владимир закрыл дверь, снова подошел к жене, протянул руку.
— Не трогай меня! — женщина вскочила со стула и выбежала из комнаты. Он услышал, как щелкнул замок в ванной комнате. Дружинников отправился к Ире. Дочь сидела напротив кроватки Вари и держала в руках ее любимого зайца со смешными розовыми ушами.
— У твоей матери истерика, — сказал он, присаживаясь рядом.
— Пап, ты сам врач. Скажи, ведь если врачи говорят, что надо еще операцию, мы должны им верить?
— Должны, — тихо отозвался Владимир. — Я верю, и ты верь. Не слушай маму. Когда-нибудь Варюшка поправится.
Дочь посмотрела на отца с благодарностью. Его карие глаза из-под густых поседевших бровей смотрели с грустной добротой. Ира вдруг поняла, что за годы болезни Вари стала лучше относиться к отцу. Его молчаливая поддержка, несколько скупых слов и ласковое похлопывание по плечу значили больше, чем думалось. Отец был на их с Варей стороне. Мать была бы счастлива, если бы Ира отказалась от дочери. Или хотя бы перестала тратить деньги, пустив болезнь на самотек, на что не раз намекала. Отец был готов жить в нищете и оплачивать счета. Родители, как и друзья, познаются в беде. Теперь она укоряла себя за то, что раньше посмеивалась над отцовской привязанностью к работе, над его рассеянностью и витанием в облаках. Беда проявила в нем другую личность: добрую и великодушную.