И все-таки Лиза лучше. Роднее. Но тебе не нужна моя любовь. Ты боишься любви и бежишь от нее всю свою жизнь. Знаешь, а ты, вообще, трусиха. Прости меня, любимая, за такую фамильярность. Но ты боишься быть красивой, боишься выражать свои чувства и мысли. В тебе есть какая-то внутренняя несвобода, вот почему я всеми силами стараюсь раскрепостить тебя. Когда ты уедешь из России, мне будет приятно осознавать, что я хотя бы в чем-то оказался полезным.
Ты уедешь, а я останусь. И все будет кончено. Не буду врать, что ты — моя первая любовь, не первая, но от этого не менее сильная. Ты не любишь меня. Хотя иногда мне кажется, что я тебе нравлюсь, и ты могла бы завести со мной роман. Но я не гожусь для романов. Я хочу просыпаться с тобой и обнимать тебя во сне. Но никогда не буду. Потому что признание мое, нелепое и высокопарное, так и останется на этом листке.
Бог знает, сколько раз я собирался сказать о своей любви, но в последний момент я видел РАЗНИЦУ между нами. Выхода нет, даже, если ты меня полюбишь. Я не смогу жить на твои деньги, а ты не сможешь жить со мной в коммуналке.
Итак, Элоиза. Лиза. Я люблю тебя. И что же мне делать? Иногда, когда ты случайно прикасаешься ко мне, я схожу с ума. Как мне хочется пойти в твою гостиницу и подсунуть под дверь это письмо. И пусть будет то, что будет, но ты будешь это знать. Но я, конечно, этого не сделаю… Единственное, о чем я осмеливаюсь молить Бога, пусть он задержит тебя в Москве подольше.
Мне хотелось бы подписаться — твой Андрей, но я не твой и никогда им не буду.
Поэтому просто — Андрей.
Письмо выпало у меня из рук, и я зарыдала. Теперь уже баба Настя прыгала вокруг меня, пытаясь напоить меня то водой, то валерианкой. Я отталкивала стакан, мне не хотелось успокаиваться. Как глупо. Оказывается, Андрей тоже любил меня. И мы могли быть счастливы. Могли, если бы я не оказалась такой трусихой. Я не позволила нам быть счастливыми. Заметив, что он пытался мне что-то сказать, намеренно уходила от разговора. Боялась его слов, губ, взглядов. И самое страшное: боялась показаться смешной. Наверно, умерла бы от стыда в тот же миг, если бы узнала, что он изменяет мне с какой-нибудь девчонкой вроде Варьки. И далась же мне эта Варька. Я вздохнула и вытерла слезы. Наверно, все-таки подействовало то питье, которое я все-таки выпила. Повисла пауза. Баба Настя, сложив морщинистые руки на коленях, тоже ушла в свои мысли. В конце концов, я решила отдать ей письмо. Почему-то вдруг мне захотелось поделиться с ней тем, что Андрей любил меня.
— Прочтите, — я протянула ей листок из блокнота, исписанный мелким красивым почерком.