С тех пор и другие невесты и жены стали вышивать на лентах моряков свои имена. Много позже на них появились названия кораблей, потом — флотов.
А в начале была любовь…
— Становись! — скомандовал старшина.
Он прошел вдоль строя, внимательно оглядел каждого и приказал достать носовые платки.
Когда Юрка развернул свой, на сгибе явственно обозначилась серенькая полоска.
Воронов задумчиво смотрел на нее.
Юрка медленно краснел.
— В следующий раз не пущу, — сказал старшина. — Ясно?
…Мороз раскалил звезды до блеска. Освещенное ими небо светлело над черным лесом. По пути нам несколько раз встретились небольшие группы юнг с винтовками — усиленные караулы расходились по своим постам.
В воинских частях в дни праздников всегда усиленные караулы.
В большом зале клуба, над сотней стриженых затылков, на ярко освещенной сцене Вадик Василевский читал свои стихи. Он энергично размахивал руками, и в первые минуты я удивился его смелости, а потом — стихам. Они были настоящие — и о юнгах, о нашей школе, о том, что завтра мы тоже уйдем в море. Бить врага.
После Вадика хор исполнял флотские песни. Потом доски сцены загудели. В зале на скамейках стали подниматься, вытягивать шеи, — «яблочко»? Потом играл струнный оркестр, выступали акробаты, даже один фокусник.
И все артисты были юнгами.
А юнги в зале смотрели на них, отчаянно хлопали в ладоши и удивлялись: «Ай да мы, юнги!»
— Авраамов здесь, — сказал Леха.
— И дочка? — спросил Сахаров.
Я посмотрел: а он красивый.
Сахаров! Брови такие красивые, тонкий нос… Он может понравиться Наташе. А как ей объяснишь, что вот Юрка с его оспинками и крепким подбородком только кажется некрасивым? Что на самом деле у него удивительно симпатичная физиономия.
Концерт окончился. Скамейки перенесли к стенам. Снова заиграл струнный оркестр, и юнги стали танцевать друг с другом.
— Моряки! — раздался вдруг строгий голос. — Это же вальс!
Авраамов стоял у края сцены.
Зал притих, замер.
— Это вальс! — повторил капитан первого ранга. — Моряки должны уметь танцевать вальс.
Он легко спрыгнул со сцены.
Юнги, глухо зашумев, раздались в стороны.
— Наташа! — позвал Авраамов.
И стало тихо, а в тишине все услышали, как стучат ее каблучки.
Мы стояли у стен, а она шла к отцу через весь зал, и этот вдруг опустевший зал казался мне сейчас огромным.
И страшно было оттого, что ей так долго идти, и оттого, что она пройдет, — все кончится.
Капитан первого ранга шагнул ей навстречу, щелкнул каблуками, чуть склонил седую голову.
Наташа улыбнулась. Я видел, как она улыбнулась — ласково и радостно, как откинула за спину косы и положила руку на его плечо. Тогда Авраамов чуть повернул голову к оркестру и сказал: