Я смотрю на него и, когда глаза привыкают, вдруг спрашиваю:
— Хорошо вам здесь?
Федор ест меня глазами — ему бы все в схемах копаться. Джон улыбается:
— О, да. Очень. Мне повезло во всем. Америка — страна великолепных возможностей, и она никогда не была для меня мачехой. Я имею пост ведущего инженера на крупном заводе фирмы, отличная работа, не правда ли? — Он говорит сейчас почти без акцента, улыбаясь белозубо и спокойно.
Но я вдруг замечаю, что на лбу у него выступили мелкие бисеринки пота.
— Женаты? — зевнув, подключается Федор.
— О, да. Я уверен, что лучшая жена…
Джон достает пачку сигарет, протягивает нам и щелкает зажигалкой.
Я тоже наклоняюсь прикурить, но Федор выдергивает сигарету у меня изо рта и деликатно объясняет Джону:
— Ему не надо привыкать, он не курит.
Джон кивает, затягивается. Улыбается. Потом, словно спохватившись, достает платок и тщательно вытирает лоб.
Мы выходим из барака. Сразу становится легче дышать.
У края шоссе стоит наш боцман. Ему что-то объясняет американский моряк. Жестикулирует. Сошлись… Наверно, по габаритам друг друга заметили — оба высоченные, здоровые. Американец хохочет, толкает боцмана в плечо — тот как глыба.
Со всех сторон к ним подходят моряки, наши и американские. И мы с Федором. Джон пошел было к своей машине, но остановился — тоже заинтересовался.
Американец, не переставая, говорит, показывая боцману наручные часы.
— Да что ты мне «бест, бест»! — Пустотный достает из кармана свои. — Наши-то, кировские, чем хуже?
— Позвольте перевести, — улыбается Джон. — Тони говорит, что гордится своими часами, которые лучшие в мире. Они заводятся сами, не боятся воды и пыли, а также имеют противоударное устройство.
Пока Джон переводит, этот самый Тони смотрит не отрываясь на боцмана, кивает и растягивает в добродушной ухмылке толстые губы. А боцман недоверчиво косится на Рябинина:
— Как это — противоударные? Вить их, значит, можно? А пусть вот на бетон-то бросить попробует…
Джон переводит.
Тони озирается, очень довольный, и опять что-то быстро-быстро говорит.
— Пожалуйста, — оборачивается Джон к боцману и чеканит с таким видом, будто делает невесть какое важное дело: — Тони согласен бросить свои часы на это бетонное шоссе с высоты роста… вашего общего. Но при условии, что вы тоже бросите свои… кировские.
Эх, боцман, боцман! Авралить на палубе — это да, а дипломат из тебя никудышный. И чего сунулся с часами? Нарвался теперь.
— Понятно, — говорит боцман. — Пусть он первый бросает.
Американец снимает с руки квадратные, плоские, небольшого размера часы в золотой оправе, держит их за ремешок в пальцах вытянутой руки.