Повесть о юнгах. Дальний поход (Саксонов) - страница 98

— Пора.

Я выбрался из койки и стал натягивать сапоги.

Лежишь — кажется, что не подняться, а время подойдет — встаешь.

Надел плащ, потом шапку.

Боцман тоже одевался. Плащи у нас были одинаковые — серые, прорезиненные, с пометками «USN» на воротниках.

Пустотный обвязал вокруг пояса длинный крепкий линь и молча кивнул мне. Я шагнул к нему. Он обвязал меня другим концом и, проверив узлы, все так же молча стал карабкаться по трапу.

За люком взревел ветер, горький, жесткий, как наждак, и хлынула вода.

Мы пробирались будто в какой-то черной трубе — во всем океане только и осталось это место, где еще можно было пролезть, но и сюда то и дело врывалась вода и заполняла все, не давая ни дышать, ни видеть. Было уже недалеко до рубки, когда я, не успев перехватить воздуха, захлебнулся и, оглушенный ударом новой волны, не удержался на ногах. В последний момент — руки сами рванулись вперед — наткнулся на что-то и, сообразив, что это сапог боцмана, вцепился в него намертво.

Сапог замер. Может быть, Пустотный пережидал, когда схлынет волна, а скорее всего — давал мне возможность прийти в себя.

Потом сапог дернулся. Я поднялся, перебирая руками по голенищу, по штанине, уцепился за плащ.

— Цирк!..

Он еще что-то крикнул, я не разобрал.

Вместе, обнявшись, мы шагнули вперед.

Пустошный втолкнул меня в рубку первым и тут же еще раз сильно толкнул, чтобы поскорее захлопнуть за собой дверь. И я сразу почувствовал вокруг себя пространство, свободное от воды, пахнущее чем-то знакомым, теплое, невероятно, как мне показалось, спокойное, но ничего сначала не видел и никак не мог найти свое собственное дыхание — в горле все еще колом стоял ветер, а в носу, в ушах, даже в глазах воды было полно.

Только кое-как, наполовину вздохнув, я увидел синий расплывчатый свет — это был нактоузный огонь, а расплывался он оттого, что в глазах у меня было мокро. Я согнулся от приступа кашля, зафыркал, чихнул, всхлипнул и стал дышать.

Снова открыл глаза.

Свет от нактоуза больше не расплывался, он косо ложился на руки штурвальных — вахту несли сразу двое. Я понял, что в глазах у меня не двоится, и окончательно пришел в себя.

Справа от штурвальных стоял командир.

Старший механик сидел, согнувшись над своим пультом, еще правее. На пульте у него что-то слабо светилось.

В глубине рубки мигал зеленый глазок рации УКВ.

Я шагнул туда, к Федору, увидел смутно его лицо.

— Погоди, отвяжу, — дернул меня боцман.

Он стоял вплотную ко мне, дышал тяжело. От него несло табаком.

— Спасибо, — сказал я.

— Теще скажешь, когда оженишься…

— Товарищ командир, разрешите заступить на вахту! — почти крикнул я, вглядываясь в синеватую темноту.