— Поймал!
Она подняла глаза на смуглого воина, чей оскал в свете огней превратил человека в демона. Глаза сияли кровавым блеском. Он жаждал ее смерти.
— Тащите сюда! — крикнул подбежавший сарацин. — Мой меч отказывается рубить грязную еврейскую плоть. Пусть огонь сожрет ее — он неприхотлив.
— Отпустите! — сквозь слезы просила девочка, упираясь босыми ногами в камни, пока ее волокли к разведенному костру.
— Если бы не мое нежелание марать копье, я бы проткнул ей глотку, чтобы заткнулась, — зло бросил другой, хватая девочку за спутанные волосы и таща ее голову вперед, будто намереваясь оторвать от тела.
Бездонный ужас овладел ею, когда в лицо дохнул жар от костра. Спасения ждать было неоткуда, просить и молиться — некому. Вокруг лишь ухмылки и равнодушное любопытство. Убить еврейку — это ли беда? К собакам и то великодушия больше.
Сейчас ее бросят в огонь и станут палками заталкивать обратно, если хватит сил выбираться. Она такое уже видела, и не раз. Когда рука отпустила ее, чтобы с силой толкнуть в самое пекло, послышался окрик. Зажмурившаяся девочка не сразу поняла, что все еще стоит на земле, что языки пламени еще не лижут ее кожу.
— Чем занимаются благородные воины в тот час, когда враги обступили стены города и выжидают? Когда стоит посвятить время оттачиванию мастерства обращения с клинком и в молитвах, чтобы Аллах даровал нам сил для победы! Когда сиятельный Нур ад-Дин прислал нас проливать кровь во славу его величия, вы чините распутство и оскверняете ваше звание бессмысленной жестокостью.
Этот голос лился будто музыка. Нет, говоривший вел речи на том же языке, что и воины, собравшиеся ее убить, но как же иначе звучали слова. Девочка осторожно открыла один глаз, осмелившись посмотреть на того, кто остановил или отсрочил ее казнь.
— Со всем почтением, — ответил тот, что несколько лет был хозяином девочки, — это моя рабыня, и она воровка. Украла кольцо у моего доброго друга Амира. В ее наказании нет ничего неугодного или постыдного.
Человек, которому он отвечал, был молод, не слишком высок, и все же за счет царственной осанки и силы в голосе он казался выше окружающих. С презрением окинув взглядом воинов, он заметил:
— Вы столь отважные воины, что целым отрядом воюете с ребенком?
— Это грязная еврейка!
— Она дитя! — жестко ответил тот, возмущенный, что его перебили, и осмелившийся так поступить воин тут же сник. — Когда безумные в своей жестокости христиане вошли в Иерусалим и утопили его улицы в крови, не пощадив ни женщин, ни младенцев, небо потемнело от скорби. Хотите ли вы уподобиться им?