Я закрыл дверь, отсекая себя от шутливой перебранки родителей на кухне, и встал у кровати, тупо глядя в окно. Сил идти в душ не было. Да и черт с ним, с душем, раз в полгода можно и немытым лечь. Я содрал с себя одежду и комом бросил ее в сторону стула, а затем со стоном облегчения упал на кровать и забился с головой под одеяло. Озноб, вселившийся в меня на Ленинском проспекте, никак не проходил.
"Заигралось, дитя…" – неумолчным эхом носилось в голове. Затем откуда-то из дремучих глубин памяти выполз уродливый, где-то давным-давно случайно услышанный, обрывок "пролонгация реверберации", и это была последняя мысль.
Я упал в сон, как с обрыва. Сначала под бессильными ногами зазмеились по стеклу трещинки, а потом начался медленный, но страшный полет-скольжение над мрачными лестничными маршами "нутрянки". Я считал этажи, почему-то вслух, на дари, и никак не мог дождаться последнего – шестого. Так и провалился в беспамятство в ожидании дна.
Пятница, 18 ноября 1977, день.
Ленинград, "Большой" дом.
— Повезло, — добродушно заметил генерал, — везучий вы.
Жора кивнул, продолжая раскладывать крупные, размером со стандартный лист, отпечатки.
— Вам спасибо. Грамотно вычислили и точки, и вероятный период.
Он взял из стопки верхний снимок и на пару секунд замер, оценивая картинку. Лицо его было спокойно, но легкая дрожь уголков фотографии выдавала волнение и азарт. Чуть слышный разочарованный выдох, и очередной глянцевый лист лег на стол.
— Да это-то как раз не так и сложно было, — усмехнулся, глядя на него, контрразведчик и начал, загибая пальцы, перечислять, — все вбросы писем происходили во второй половине дня. Недалеко от станций метро по первой линии. На крупных улицах, но не в местах, часто посещаемых иностранцами. Не сразу на выходе из метро, но и не очень далеко от входа. А дальше мы просто отбросили три привокзальные станции и те, где уже были вбросы… Так выделили одиннадцать станций, где высока вероятность следующего вброса. Чуть проредили ящики вокруг них, и, после привлечения слушателей из "семерочной" школы, хватило сил взять оставшиеся точки под контроль с утра и до ночи.
— Ну вот, а вы говорите "везение". Умение, Владлен Николаевич, умение.
— Везение, везение, однозначно, — решительно не согласился Блеер. — Выявить действующую закономерность поведения объекта по трем случаям – это везение. Могло оказаться банальным совпадением.
Толстая пачка, наконец, разложилась в три ряда на длинной, обтянутой черной кожей столешнице, и Жора пригорюнился, рассматривая единственно удавшуюся серию из пяти снимков. По иронии судьбы, на них было одно и то же: вид объекта сзади.