— Леонид Ильич… — предостерегающе сказал Андропов, — неужели не страшно?
— Страшно? Не, это ерунда, — отмахнулся Брежнев, — здесь не страшно, здесь все от меня зависит. Вот в шестьдесят первом, когда мой самолет над Средиземным морем истребитель из пулемета чуть не расстрелял, вот тогда, честно говорю, страшно было. Ни-че-го от меня не зависит, ничего… И на Байконуре в шестидесятом, после взрыва… Весь стартовый стол в обугленных телах… Вот это тоже было страшно. Потому что уже ничего не отменить. И безалаберность нашу – тоже! А не дай бог, с ядерной бомбой учудят или с атомной станцией? Вот это – страшно. А на дороге я бог и царь. Все от меня зависит.
"Вот и Козлово, — с облегчением узнал Юрий Владимирович. — Все, сейчас пытка этой поездкой закончится. Колбасно-коптильный цех для разделки отстрелянной дичи… Поворот направо и все… Ура, доехали! Аж не верится".
Брежнев лихо затормозил, и наступила тишина. На ватных ногах Андропов вылез из салона и глубоко вдохнул, оглядываясь. У крыльца скромного охотничьего домика стояли, встречая дорогого гостя, командир охотхозяйства генерал-майор Колодяжный и невысокий кряжистый Василий Щербаков, личный егерь Первого. Чуть за ними в своей вечной потертой куртке из синтетики отсвечивал сединой на сумрачном фоне еще не до конца облетевшей дубравы улыбающийся Черненко.
— Здрав желаю, товарищ Генеральный Секретарь! — взмахнул рукой Колодяжный.
— Здравствуй, Иван Константинович, здравствуй, дорогой, — память у Брежнева на имена-отчества знакомых, их дни рождения, членов семьи была отличная: своего рода инструмент сильных мира сего. Даже едучи на охоту, на какую-нибудь дальнюю вышку, он сразу припоминал, что у егеря там есть маленькая дочка и ей надо взять подарок. — Здравствуй, Василий. Куда сегодня поведешь, на Большие Горки?
— Нет, — мотнул головой Щербаков, — с утра стадо у поповского омута переплыло на ту сторону, сейчас у сторожки пасутся, туда и двинем.
— Хорошо. Костя, давай, — с хитрецой улыбаясь, Брежнев повернулся к Черненко.
Тот протянул Генеральному небольшой аккуратный сверток.
— А с днем рождения тебя, Василий! Ты думал, Леонид Ильич забыл? Не-е-ет! — протянул он подарок и обнял товарища, — Леонид Ильич все помнит, полковник!
— Служу Советскому Союзу! — вытянулся враз повеселевший егерь.
— А звезду вечером обмоем… — Брежнев довольно потер руки. — Переодеваемся и вперед!
Уже через пятнадцать минут охотники и егеря грузились в лифтованные "Волги". В багажники легла стопка небольших "дипломатов" с перекусом на вышки: по несколько бутербродов и по четвертушке коньяка в каждом. Егеря сели с ружьями. Еще недавно это было жестко запрещено, как же – оружие вблизи Первого у кого-то, кроме сотрудников "девятки"! Однако три года назад, в Крыму, огромный подраненный секач сумел подкрасться к охотникам со спины, и егерь лишь чудом, в прыжке, ногой в спину, успел убрать подопечного с пути мчащегося мстить зверя. У Брежнева оставался лишь один заряд в штуцере, чтобы остановить разворачивающегося для следующего броска кабана, и он не оплошал. С тех пор порядок и поменяли.