— Адреналин заряжать?
— А дофамина нет?
— Ну, откуда, это ж не аминазин…
Бабульки — они знают. Приоткрыла невидящие глаза, шепчет:
— Сынок, я сейчас помру.
— Да ты что, родимая, — пытаюсь её успокоить, — зачем так торопишься? Туда не опаздывают.
— Не надо, сынок. Я уж чую, срок пришёл.
Спокойно так говорит, без страха. Вроде как естественное дело для неё с жизнью расставаться.
— Эй, бабка, — меняю тактику, — ты это брось! У тебя разрешение-то есть?
— Какое разрешение, милый?
— Ты что, не знаешь? Указ вышел — на то, чтоб помирать, в полицейском управлении разрешение взять нужно. На гербовой бумаге и с печатями.
Тень улыбки тронула сухие губы.
— Шуткуешь над старухой? Я уж своё отшутила.
Сердито швыряю грушу тонометра. Шестьдесят на двадцать. Остатки сердца работать отказываются категорически. Молча показываю своей начальнице опущенный большой палец. Мышка перескакивает на секунду к водителю — справиться, далеко ли ещё. С безрадостным видом перелезает обратно.
— Молчи уж лучше, молчи, — тихо произносит больная, — я и так всё знаю.
Рат устроилась на краю носилок, проверила, хорошо ли держится капельница в канюле катетера, открыла её зажим, ускорив введение раствора. Тихо гладит маленькой лапкой высохшую старушечью руку, перевитую узловатыми сплетениями выступающих вен.
— Бабушка, милая, ты уж помирать обожди, пожалуйста. Нам бы тебя до больницы довезти, там, глядишь, помогут. Ну сама подумай — для чего тебе на тот свет? Да и нам неприятностей много будет.
Не врёт, кстати. Человек может помереть где угодно — от собственной постели до лужи под забором. Он имеет право быть залеченным докторами стационара, зарезанным в пьяной драке, сбитым поездом. Ему никто не запрещает утонуть, отравиться, захлебнуться собственной блевотиной. Но если его душа отправится на небесный сортировочный пункт, расставшись с телом в транспорте «Скорой помощи», бригаду замучают.
На полсуток обеспечено торчание в полицейском участке — осмотр места происшествия (то бишь машины), протокол, дача многочисленных объяснений. Затем разбор случая у себя на базе — со старшим врачом, на утренней конференции, в кабинете у зама по лечебной части. После проведения судмедэкспертизы всё повторится по новой. А уж в «надлежащих выводах» администрации не извольте сомневаться. Похоже, если просто злоумышленно зарезать человека — нервы мотать гораздо меньше станут.
Сорок на ноль. Почему больная ещё в сознании — загадка. Такого, по идее, быть не должно. Люси продолжает поглаживать руку старушки, тихо ей о чём-то говоря. Та делает еле уловимые движения подбородком — намёк на согласие. Выражение землисто-бледного лица спокойно. Она уже подошла к черте. Почти неслышно отвечает мышке: