Чем ближе становился день встречи, тем тревожнее делалось на душе. Я вконец измучил себя идиотским вопросом: а что будет, если, дождавшись, услышу: «Тебе всё показалось. Ничего не было. Забудь». Что будет, если?
Остро пахло приближающейся осенью. Ухало, сжимаясь в тревоге, сердце. Я метался взад-вперёд по пригородной платформе, не находя себе места.
Вот и возник на её краю такой до боли желанный силуэт. Ты изменилась: похудела, загорела, почему-то теперь кажешься строже.
Гляжу робко, не решаясь спросить, боясь услышать. Даже обнять страшусь.
— Как же я ждал тебя, ежишка, как я ждал…
В груди успело прозвучать три тяжёлых удара. Долгих, как весь этот месяц.
— Я не домой торопилась, я спешила к тебе…
Монотонный звук сливающейся в сплошной гул речи слышался из «мемориальной» каморки, мимо которой лежал наш путь в бригадное пристанище. Люси приподняла левое ухо.
— Что он там, песчаной богине молится?
— Ой, я же тебе не говорил! Пойдём послушаем — занятно.
— Мало я бреда наслушалась?
— Да то не бред…
По мере приближения к комнатушке стали различаться отдельные слова:
— Ты кто есть такой почему по уставу не докладываешь — Еггерт как звание — учёный наплевать какого чёрта надо — что нельзя останавливать булыжник — с какого дуба ты падал — что тектонические изменения — ты меня за кого держишь — думаешь Зака заумным словом напугать держи шире — я про изменения сам сказать могу — на островах как три бомбы в вулкан хренакнули — пол-острова выгорело с партизанами вместе и вся тебе тектоника.
Перекосившаяся дверь с еле удерживаемыми ржавой кнопкой обрывками патриотического плаката, не будучи в состоянии закрыться полностью, явила нашим очам неприглядное зрелище: посреди помещения, без порток, со спущенными до колен грязными голубыми кальсонами, стоял однорукий. Закатив пьяные бельма и расплёскивая вонючую неаппетитного вида выпивку из зажатого в руке хрустального кубка, словно заведённый, бубнил:
— Особое мнение да подавись ты своим мнением — все не в ногу один ты как там тебя в ногу — умней всех что ли — охота тебе ты и вези свой отчёт доказывай в метрополии что хочешь мне только мозги не засирай — за свой счёт самолётом вали хоть пердячим газом — кто пожалеет я пожалею — не мой ты подчинённый грохнул бы к такой матери — гляди богатый стал личный самолёт заказывать я и то на служебном летаю.
Перед старым пропойцей, упав на колени, стиснула на груди руки леди Зак. Глядя на своего мерзкого любовника снизу вверх невидяще-обожающими глазами, твердила:
— Конрад! О, Конрад! Мой генерал! Муж мой!