— А доклад как? Готовите?
Мы разинули рты и сконфуженно переглянулись. С нашими поисками мы совсем забыли о главном задании — подготовить доклад.
— Ай-яй-яй! — осуждающе покачал головой Иван Николаевич, сразу угадав по нашим физиономиям, что мы только сейчас вспомнили о докладе. — Ведь договорились как будто…
— Мы все подготовим, Иван Николаевич, — принялся уверять Женька. — И альбом еще сделаем…
— Какой альбом?
— О революционном прошлом. Мы хотели сперва вам не говорить, а просто принести, когда будет готов…
— А ведь это хорошая мысль, Вострецов! — воскликнул Иван Николаевич. — Прекрасная мысль! Обязательно составьте альбом. Но прежде давайте встретимся и потолкуем, как за него взяться, где достать и как разместить материалы. Это вы очень хорошо придумали. — Он взглянул на часы. — Между прочим, во вторник соберется кружок. У нас теперь новое расписание занятий. Обязательно приходите. Ну, да вы еще открытки получите. Напоминание. Что ж, желаю удачи.
Он приветливо помахал нам рукой и зашагал к автобусной остановке, а мы пошли дальше.
Первым в нашем списке значился какой-то Леонид Александрович Вольский. Против его фамилии стояла цифра 23. Свернув на Овражную, мы пошли направо, поглядывая на номера домов. Вот и дом № 23, старинный особняк с узкими высокими окнами, над которыми сверху вместо карнизов, разинув пасти, смотрят пустыми глазами гривастые и плоские львиные морды.
Быстро отыскав дверь с медной дощечкой «Л. А. Вольский», мы позвонили.
— Сейчас, сей-час, — нараспев раздалось за дверью. — Иду, и-ду…
Щелкнул замок, дверь распахнулась.
— Нам к Леониду Александровичу, — смело сказал Женька.
— Милости прошу, — отступив чуть в сторону, пригласил нас войти старый, но, видно, еще крепкий хозяин квартиры.
У него было худощавое лицо, белые лохматые брови и пышные седые усы. Наверно, с утра Вольский еще не причесывался, потому что волосы его, такие же седые и пышные, как усы, торчали во все стороны, будто грива у тех львов, что были вылеплены над окнами дома.
— Прошу располагаться, — проговорил он, когда мы разделись и вошли в комнату. — И честно вам скажу: сгораю от любопытства узнать, что привело в мою скромную обитель столь прелестных юношей.
Я огляделся. Его «обитель», пожалуй, нельзя было назвать скромной. Комната больше походила на музей. На стенах картины и фотографии, какие-то старинные тарелки и длинные узкие полосы шелка с очень тонким рисунком: птицами, деревьями, островерхими китайскими пагодами. На тумбочках и высоких деревянных треножниках поблескивали вазы. Громадный ковер, прибитый одним краем у самого потолка, устилал широкую тахту.