Мне было жаль Симу Соловейчик, которая всегда очень переживала каждую свою неудачу; я с досадой выслушал живописный рассказ Бориса Кобылина о хоккейном матче, в котором мне не пришлось участвовать, и в душе позлорадствовал, узнав, что Гешка получил двойку.
Потом Лешка ввернул в патрон свою лампу, и она вспыхнула таким ослепительным сиянием, что у меня заболели глаза. Веревкин заставил всех сесть вокруг меня и сделать вид, будто бы мы разговариваем, но ни в коем случае не разговаривать, чтобы лица не получились некрасивыми. Он пересаживал ребят возле моей кровати то так, то эдак и, наконец, выключил свою ужасную лампу, но сказал, что надо посидеть минут десять в темноте и подождать, пока она остынет.
Когда часы пробили шесть, все заторопились уходить.
— Ты скорее поправляйся, — сказал на прощание Костя Веселовский. — А то потом, знаешь, догонять трудно. По русскому сейчас суффиксы глаголов проходим. На правописание такие примерчики, что ой-ей-ей!.. — Он наморщил нос и потер переносицу. — Что-то я все время хочу у тебя спросить и забываю. Веревкин со своими съемками все мысли из головы выбил. То дышать, то не дышать… Будто у доктора в кабинете. Ну ладно, вспомню еще…
Я был уверен, что Костя собирается спросить у меня о причинах нашей с Женькой ссоры, и, признаться, радовался, что он об этом позабыл.
Ребята ушли. Стало тихо. Мать принесла ужин. Я поел и стал слушать, как тикают часы в столовой и как на улице гудят автомашины. С полчаса пролежал так, слушая и думая о своем, а потом незаметно уснул.
В кровати я провалялся не больше недели, а в школу помчался с таким чувством, будто бы не был там целый год. Я давно уже заметил, что болеть приятно только первые два дня. Лежишь себе в постели, почитываешь книжки и думаешь: «А наши-то там, в классе, сейчас корпят над диктантом, трясутся, что их к доске вызовут…» Но пройдет еще денек, и так захочется в школу, что хоть вскакивай прямо с температурой и беги!
Встретили меня в классе так, словно я был самый долгожданный гость, и будто бы целую неделю ребята только обо мне и тревожились. Каждому хотелось со мной поздороваться, точно я не дома больной провалялся, а на неделю слетал в межпланетное путешествие. Каждый? Нет, Женька даже и не взглянул на меня.
Зато Лешка вертелся вокруг меня волчком. Он даже сказал, что специально не стал проявлять ту пленку, на которую фотографировал ребят у моей постели, потому что хочет проявить ее со мной вместе.
Костя Веселовский сообщил, что составляет список участников самодеятельности, и спросил, что я умею делать. Но я с огорчением сказал ему, что ничего не умею.