— И все же я предпочел бы переговорить с вами лично.
Она пожала плечами.
— Хорошо. На балконе.
За пределами номера воздух был напоен ароматом ночных цветов, и запах Агилы ощущался меньше. Впрочем, это ничего не меняло. С трудом заставляя себе смотреть прямо на нее, Эйтел сказал:
— Если остаток ночи мы с вами проведем, занимаясь любовью, пена составит три миллиона.
— Это шутка?
— Отнюдь нет.
— Сексуальный контакт со мной стоит миллион долларов?
Эйтел представил себе, как ответили бы на этот вопрос его отец, его дед, его прадед. Их накопленный долгими годами здравый смысл давил на него, как горный хребет.
«Черт с ними», — подумал он.
— Да. Все правильно. — Эйтел с удивлением слышал собственные слова.
— Вам известно, что это не мое настоящее тело.
— Да.
— Я инопланетянка.
— Да. Я знаю.
Агила устремила на него долгий испытующий взгляд.
— Зачем понадобилось выходить сюда, чтобы задать этот вопрос? — спросила она наконец.
— На Земле мужчинам не всегда нравится, если посторонний просит его жену лечь с ним в постель. Я не знал, как это воспримет Анакхистос. Я вообще плохо представляю себе реакции кен-таврийцев.
— Я тоже кентаврийка, — заметила Агила.
— Вы не кажетесь мне чужой.
На ее лице вспыхнула и тут же погасла улыбка.
— Понимаю. Ну, давайте обсудим это с Анакхистосом.
Однако, как выяснилось, Эйтел в обсуждении участия не принимал. Он стоял рядом, остро ощущая собственное безрассудство и глупость, пока Агила и Анакхистос разговаривали на своем языке. Быстрые, резкие, жужжащие звуки; фантастический язык, не похожий ни на один земной. Пытаясь понять, как протекает беседа, Эйтел пристально вглядывался в их лица. Был ли Анакхистос шокирован? Он разозлился? Забавлялся? А она? Даже в человеческом облике Агила оставалась для Эйтела загадкой. Может, она презирает его за наглость и похоть? Или ей все равно? Может, она принимает его за примитивного скота, как люди смотрят на обезьян? Или умасливает мужа, чтобы тот позволил ей развлечься? Эйтел понятия не имел. Он чувствовал, что это недоступно его пониманию, — незнакомое и малоприятное ощущение. Пересохло горло, вспотели ладони, мысли смешались, однако отступать поздно.
Наконец Агила повернулась к нему.
— Мы договорились. Картина наша за три миллиона, а я ваша до рассвета.
Дэвид ждал его. И понимающе ухмыльнулся, когда Эйтел вышел из отеля под руку с Агилой. Но ничего не сказал.
«Я потерял несколько очков в его глазах, — подумал Эйтел. — Он считает, что я позволил безрассудству похоти вмешаться в дела бизнеса. Теперь я в его глазах человек несерьезный. Все гораздо сложнее, но Дэвиду это не понять».