Но Артур должен был об этом спросить, хотя ее ответ еще более поставил под сомнение жизнь Нелл. Это, конечно, было делом рук мистера Блоттона, который, как нарочно, вытащил, чтобы успокоить ребенка, те самые леденцы, которыми она так возмутилась, когда он ее спросил («Долли»?! Не надо мне «Долли»!). Как будто Нелл была каким-то опасным животным, чтобы ее успокаивали во время полета! А потом, когда она скорчила рожицу, мистер Блоттон съел конфеты сам: такой вот он был вредный человек. И чем больше я о нем думаю, тем хуже и хуже он выглядит в моих глазах.
— Я не знаю, что и думать, — проговорила Хелен, перестав плакать. Ее вера начинала улетучиваться. А он чувствовал, что не имеет права поддерживать ее: ни одного доказательства того, что девочка жива, нет.
Хелен поежилась от холода, и он обернул пальто вокруг ее плеч и отвел ее в машину, которую нанял. Похолодало. Артур вернулся вновь к беспомощным в горе, скорбящим людям среди ни о чем уже не скорбящих мертвых.
Ему сказали, что приехала миссис Блоттон. Он пошел поговорить с ней. Это была простая на вид и респектабельная женщина лет за сорок. У нее были белесые ресницы и голубые глаза. Он сразу понял, что она не любит чернокожих, даже столь уверенно и шикарно выглядящих, как он. Но хороший костюм, прекрасные манеры, вкрадчивый голос могут победить любые рассовые предрассудки. Однако ему было известно, что есть некоторые белокожие женщины, в особенности такого северного типа, как миссис Блоттон, которые никогда не перейдут грань своих предрассудков. Вернее сказать, они даже не пытаются их преодолеть: любой черный для них символизирует разнузданную сексуальность. Если бы они только знали, как тонко, как нежно и робко может любить чернокожий; как он может зависеть от истинной любви, как он тоскует по редкой, фантастической любви. Однако здесь была юдоль скорби и смерти, а не любви, и этот жалкий расизм пусть будет проблемой этих людей, а не его проблемой.
Зрелище трупов в бараке, где их поместили, привело миссис Блоттон скорее в состояние раздраженности, чем скорби. Она хромала, потому что надела новые туфли: дешевые и достаточно неудобные, совсем не те, которые кинулась бы купить женщина, когда ей замаячили два миллиона фунтов. В таком случае типичная женщина или начала бы их проматывать, не в силах удержаться, или не потратила бы ни цента, из чувства вины либо осторожности. Она ничего не знала, подумал он и поверил ей, когда она сказала, что узнала о страховке только из письма, пришедшего на другой день после катастрофы, в конверте, надписанном рукой Эрика. Она даже не стала читать квитанцию: просто посмотрела на номер рейса, потому что по телевизору показывали последствия катастрофы, и она еще подумала, что люди, доверяющие авиакомпании ZARA, ничего лучшего и не заслуживают. Номер рейса отпечатался у нее в памяти. И Эрик не приехал домой тогда, когда она его ожидала. Поэтому она позвонила в Хитроу. И ее худшие опасения оправдались: ее муж летел этим рейсом. Он погиб. Но зачем ей проходить эти мерзкие формальности? И кто вы такой, в конце концов, что без конца мучаете меня вопросами? Она, конечно, не сказала «убирайтесь в свои джунгли», но это вертелось у нее на языке.