Мое нежелание сдаваться и принимать роль жертвы сделалось настолько велико, что сопротивление потоку переросло в сопротивление сну, и реальность, до сих пор более чем убедительная, начала смазываться. В рамках того сна я не мог победить; темное существо располагало безграничной властью над попавшими в поток, я же был всего лишь одной из его жертв; однако, я мог проснуться. Я содрогнулся и открыл глаза — какой-то частью себя ощущая, что все еще нахожусь там, в серой реке, приближаюсь к чудовищу в пещере; и одновременно — я был в палате, в мире людей, и за окном пели птицы, приветствуя солнце и наступление нового дня. Потом сон растаял, я понял, что взмок, тяжело дышу, а сердце колотится так, как будто бы я только что совершил марафонский забег.
Я видел этот сон уже не в первый раз — он приходил раз или два в течении каждого года моей жизни; иногда был насыщенным, ярким и долгим, и вырваться из его плена на «поверхность», к обыденности, стоило больших усилий; иногда — как намек, короткое и блеклое видение, отстраниться от которого можно было сравнительно легко. У меня имелись две версии относительно того, что этот повторяющийся кошмар мог означать, но легкомысленного отношения «это всего лишь сон» не предполагала ни одна из них. К слову сказать, такое отношение мне в целом было совершенно чуждо еще до того, как я стал учеником герра Рихтера; когда же он принял меня под свою опеку и повел по дорогам магии, моя инстинктивная уверенность в том, что сновидения в определенном смысле не менее реальны, чем обыденный окружающий мир, получила необходимое теоретическое — и практическое — обоснование.
Повторюсь, я располагал двумя версиями относительно природы своего навязчивого кошмара. Самая простая заключалась в том, что это — самые обычные воспоминания. Я жил когда-то раньше, потом умер, познакомился с доброжелательным властелином потустороннего мира, едва не отправился к нему на обед, но все же каким-то невероятным образом вырвался из серого потока и родился заново. Эта версия хорошо согласовалась с некоторыми другими повторяющимися снами, в которых я был не Дильгертом Гудриксоном, уроженцем Норрига, а мужчиной, определенно жившим где-то на юго-востоке евразийского континента, по всей вероятности — в Китае. То обстоятельство, что о событиях до своего появления на свет я располагал крайне редкими и отрывочными воспоминаниями, можно списать на шок от нового рождения. В общем, эта версия выглядела довольно привлекательной и я склонялся именно к ней. Второе объяснение состояло в том, что увиденное в кошмарном сне не происходило «когда-то давно», оно происходит сейчас. Какая-то моя часть прямо сейчас существует в подземном аду, направляясь, вместе со множеством иных душ, прямо в пасть тамошнему хозяину, и вся моя «нормальная жизнь» Дильгерта Гудриксона — лишь способ бегства от встречи с голодной и омерзительной тварью. Эта версия выглядела менее привлекательно, однако, свои резоны имела и она, и я не мог просто так сбросить ее со счета.