Никто, казалось, не замечал меня и не догадывался о соседстве других. Каждый погрузился в собственный мир страха и отчаяния. Их нёс не ветер, они как бы метались в поисках, которым не было конца.
Чем дальше я летел, тем более завершёнными и ощутимыми становились очертания Теней. Из призрачных и серых они превращались в более тёмные и густые. Они уже не парили над землёй, а мчались что есть силы. И некоторые отставали, словно не могли убежать от собственных тёмных тел.
Впереди что–то сверкнуло. Блеск притягивал меня, хотя для остальных тёмных форм в этом не было ничего удивительного. Выбора у меня не оставалось. Бежать некуда. Страх перерос в ужас, словно две мои половины снова взялись за старое. Но нет! И человек, и животное испугались опасности, которую сулила вспышка света.
Свет становился всё ярче. Лучи освещали землю, не идущую ни в какое сравнение с другими местами. Острые, словно лезвия бритв, горные хребты, узкие глубокие ущелья между ними, долины, похожие на чаши, заполненные кромешной тьмой, таившей в себе непонятную угрозу.
Я не карабкался по склонам гор, не спускался в долины, как делали некоторые из людей Тени. Там их сразу поглощала тьма. Поток воздуха гнал меня всё дальше и дальше. С камней свисали какие–то непонятные существа — то ли растения, то ли животные, — иногда взвивавшиеся в воздух. Фигуры–тени старались избегать их, словно те были ядовитыми или хищными.
Свет стал таким ярким, что даже слепил то внутреннее зрение, которым я всё это видел. Потом началась пульсация. Я знал… я точно знал, что свет образовывал слова, которые пробивались сквозь наложенный на меня заговор.
Бежать было некуда. Связанный по рукам и ногам колдовством, я неумолимо притягивался к источнику света. И когда декоре завис прямо перед свечением, я вдруг осознал, что нахожусь напротив окна, зияющей бездны, проделанной в этом мире. Меня заставляли заглянуть туда…
Свечение многократно усилилось. Я разглядел огромную звезду, очертания которой пылали оранжевым светом. Посередине кто–то стоял — я не мог разобрать, кто именно, потому что свет был слишком ярким.
Но до меня дотянулись колдовские чары.
Урсилла!
Она снова тянет меня под своё влияние… Это она…
Я сопротивлялся. Человек и зверь слились воедино, чтобы устоять. У меня не было защиты от её колдовства, ничего, кроме моей воли. Но эта воля подкреплялась тем, что присуще всему живому: я отказывался сдаваться без боя. Возможно, такого рода защита удесятерилась во мне в тот момент по причине моей двойственной натуры. Я знал лишь одно — если я отвечу на призыв Урсиллы, настоящему Кетану придёт конец, ибо останется лишь та часть меня, которая станет беспрекословно подчиняться её воле.