Лоренс не удержался от вопроса:
— А не слишком ли вы самоуверенны?
— Самоуверен? — глаза Швейда расширились. — Почему бы мне не быть самоуверенным? Сейчас уже ничто не спасёт Францию и Англию. А сокрушив в сражении их армии, мы вольны будем следовать своему предначертанию. Австрия, Чехословакия, Польша — уже наши. И скоро весь мир ляжет у наших ног!
— У моего американского друга есть пословица, которую он часто цитирует: «Цыплят по осени считают».
— «Цыплят…» О, я понял. Но мы докажем, что эта поговорка неверна. А когда вся Европа будет наша, мы повернём на восток, как было обещано фюрером, и загоним коммунистических свиней России в их вечные снега навеки! Мы, господствующая раса, будем…
— Слишком поздно!
Слова эхом отразились вниз, в холл, в гостиную. И Лоренс понял, что покой Йориса Ван Норриса не был нарушен, что захватчики опоздали. Теперь он ничего не мог сделать для старого человека, которого немного боялся, от всей души уважал и никогда не осмеливался любить. Он повиновался его последним желаниям и оставил пустую оболочку Норриса тем, кто придёт предъявить права на него.
Сумерки бросали синие тени поперёк комнаты. Он знал эти места так же хорошо, как и собственный карман. Выбравшись наружу, он легко смог бы ускользнуть от любых наци, даже если бы у них нашёлся проводник, вроде Штейнхальца, тоже хорошо знающий окрестности.
Коббер и Штейнхальц спускались по лестнице, грохоча башмаками. Швейд двинулся им навстречу. Лоренс же начал медленно перемещаться к окну. Но у юноши не осталось времени, чтобы привести в действие свой импровизированный план.
Кашляющий рёв низко летящего самолёта внезапно наполнил комнату. Швейд заметался и бросился к окну, отшвырнув Лоренса с дороги. Когда юноша, спотыкаясь, забрался в камин, он увидел высокий силуэт Коббера, появившийся в дверном проёме как раз перед тем, как шум неисправных моторов над ними утонул в пронзительном вопле раздираемого воздуха.
Повинуясь инстинкту, Лоренс втиснулся в пещеру дымохода, прикрыв согнутыми руками лицо, чтобы уберечь глаза от едкого мелкого пепла. Он не слышал взрыва, возможно, его просто оглушило. Гигантская рука попыталась выдернуть его из убежища, а потом швырнула обратно на грубый камень, вышибая воздух из лёгких. И он просто лежал, безвольный и задыхающийся.
Когда он сумел подняться на колени, казалось, стало светлее. Всё содержимое комнаты было разбито в щепки, взболтано, как овсянка, и хорошо перемешано со штукатуркой и сажей. Когда Лоренс на дрожащих ногах выбрался из своей норы, под его туфлями захрустело и рассыпалось стекло. Огромная люстра упала, а там, где были окна, теперь зияла дыра с неровными краями, открытая поднимающемуся вечернему ветру.