— Хорошо, что вы это сделали, — Клаас бесстрастно, мягко ступая, снова спустился по лестнице. — Теперь вам пора уходить, минхеер Лоренс. И возьмите с собой этот футляр. В нём ваш паспорт и деньги. Старый туан оформил все необходимые визы.
— Он позаботился обо всём…
— Такие люди, как туан Йорис, только так и поступают, поэтому и живут очень долго.
— Можно ли увидеть его снова, просто, чтобы попрощаться?
— Он сказал нет, минхеер Лоренс. Подождите! — Клаас пристально смотрел в зарешеченное окно, его тело напряглось и застыло. — Они идут!
Лоренсу не нужно было объяснять, кто такие «они».
— Тогда я не смогу уйти сейчас…
Клаас, не оборачиваясь, приказал:
— Ступайте в гостиную. Помните, что вас сюда не приглашали. Мы найдём способ…
Когда Лоренс двинулся прочь, нетерпеливая дробь дверного молотка застучала по дому, отдаваясь эхом от стен лестничной клетки.
— Мы хотим видеть йонхеера Ван Норриса… — голос, начавший столь неуверенно, был перебит другим, не имеющим сомнений. Каждое слово сопровождалось стуком каблуков по полированному полу. — Прочь с дороги — ты!
И под эту команду, подобную щёлканью бича, Лоренс шагнул в дверной проём, чтобы увидеть ввалившихся в дом троих мужчин. Один из них был ему знаком.
— Штейнхальц!
В ответ на удивлённый возглас Лоренса голова мужчины качнулась на жилистой шее. В течение десяти… нет, пятнадцати лет… настолько давно, насколько Лоренс мог вспомнить, эта же самая голова качалась и кивала над одним из гроссбухов в приёмной бухгалтерии внизу, у городской пристани. Волосы поредели, а над изборождённым морщинами желтоватым лбом совсем исчезли, рот с каждым годом немного опускался, но Антон Штейнхальц был неизменной принадлежностью этого отмирающего ответвления семейного бизнеса. В такой же мере частью тёмной комнаты, как расшатанная печь и устаревший настенный календарь.
Но сейчас Штейнхальц стоял в холле Дома Норрисов, словно имел на это полное право. Обычное грязное однообразие его дрянной одежонки было усилено широким, ярко окрашенным бантом, криво пришпиленным на рукав, словно он прикрепил так его в спешке или при плохом освещении. В его тусклых чертах ничего не изменилось и он по–прежнему нервозно сгибал пальцы, словно пытаясь достать карандаши, не лежавшие более в деревянном лотке перед ним.
— Кто это? — спросил человек в серой форме.
— Это молодой минхеер Лоренс Ван Норрис. Что он здесь делает, я не знаю…
— Так! — прошипел высокий офицер. Весь вид его излучал недовольство.
— Могу ли я спросить, что вы здесь делаете, Штейнхальц, и что означает это вторжение? — задавать вопросы могут двое, подумал Лоренс, и, несомненно, демонстрация естественного негодования будет весьма соответствовать его роли.