— Правильно, — сказал Сахрат, — у нас в Дагестане Гамзатов — больше, чем первый секретарь обкома.
Перед отъездом Сахрат вручил Паше несколько книг Гамзатова. На титульном листе была размашистая подпись автора, под углом, снизу вверх, напоминавшая резолюцию, вроде «не возражаю».
Сергей долго смеялся, когда Паша с огорчением рассказал ему о своем провале в Махачкале.
— Конечно, в Дагестане есть горы. Но неужели ты думаешь, что Парнасская гора находится рядом с коньячным заводом в Дербенте, где бьет Кастальский ключ, чистые пять звездочек?
— Нет, коньяк был «Юбилейный».
— А что, это меняет дело?
В школе Паша и Сергей учили немецкий. Позже Сергей выучил и английский, и французский и читал на трех языках лекции. В своем институте Паша по лености сдавал на зачетах «странички» по-немецки. Зачем строителю иностранные языки? Ругаться на стройке с рабочими? Так это лучше на родном. Однажды Паша купил у букиниста томик немецких стихов Курта Тухольского. О Тухольском он где-то читал. Знал, что поэт был немецким антифашистом и жил изгнанником в Швеции. У нас он никогда не был, но очень надеялся, что Сталин покончит с немецким фашизмом. Но когда понял, что чума не лучше холеры, принял на ночь смертельную дозу снотворного. Стихи его Паше понравились. В них было что-то от Гейне, соединение лирики, иронии и растерянности одинокой души.
Паша перевел несколько стихотворений Тухольского: «Парк Монсо», «Глаза в большом городе», «Шансон». Особенно долго он бился над озорным «Шансоном». Не все удалось в переводе. Так, у Тухольского гейша, лежа с матросом на мшистой лужайке, гладит рукой «moos». Это старое немецкое слово означает одновременно мох и деньги. По-русски это можно передать только известным жестом — потиранием большого пальца об указательный. Как ни бился, Паша не смог подыскать этой немецкой идиоме русский эквивалент.
Плывут острова от нас на восток.
Япония — так зовут их.
Картонные домики, мелкий песок
И дамы как лилипуты.
Как в мае редиски, растут деревца.
Башни у пагод не больше яйца.
Горы, холмы
Не выше волны.
По мху семенят фигурки легко.
От удивленья раскрыли вы рот:
У нас в Европе всё так велико,
А в Японии — наоборот.
Там гейша сидит. Блестят как лак
И пахнут розами косы.
А рядом с ней как морской маяк
Маячит фигура матроса.
Он ведает девочке в ярких шелках
О том, как земля его велика.
Люди, земля
И тополя.
И гейша, плененная моряком,
От удивленья раскрыла рот:
У них в Европе все так велико,
А в Японии — наоборот.
И был там лес, совсем маленький лес.
В нем сумерки быстро сгустились.
А вот и гомон птичий исчез.