Но сколько жизней было сломано этой виной, страхом того, что быть собой недопустимо и неприемлемо? Как много талантов не нашли своего выражения, как много новых начинаний оказалось мертворожденными у такой повивальной бабки, как вина, – и все во имя здорового благоразумия! Привязанная к нашим архаическим системам, адресованная к самой употребительной рефлективной системе, «менеджменту тревоги», эта форма вины – враг, слишком хорошо знакомый всем нам, тот самый, что предает обещания, губит таланты и не дает погрузиться с головой в радость жизненного странствия. Единственное противоядие этой форме парализующей вины – решимость, уверенный настрой на риск быть тем, кем мы призваны быть, выбирая то, что возвышает нас, а не приковывает к прошлому. Подобная парализующая вина не может не приковывать к прошлому и, как следствие, исключает всякую личную свободу в будущем, если не будет стремления быть честным с самим собой даже перед лицом вины.
На этой неделе мне случилось пообщаться с одной 90-летней женщиной, все еще бодрой и полной жизненных сил, однако недавно похоронившей свою вторую дочь. Если мы проживем достаточно долго (я уже не говорю о фантазии бессмертия, которая в столь радужных тонах рисуется нашей культурой), то неизбежно предстоит пережить всех, кто нам небезразличен, или же на их долю выпадет оплакивать наш уход. Потеря, по всей видимости, – это цена изобилия, противоположный полюс богатства жизни, и всегда остается, даже в моменты наивысшего взлета, его неизбежным молчаливым спутником. Чем выше нам удается взлететь, чем сильней мы ощущаем земное притяжение, течение, постоянную смену и ритм привязанностей и утрат. Единственный способ избежать этой утраты – избегать привязанностей, однако жить, не зная близости, – значит прожить жизнь зря, как хорошо всем известно.
Наша жизнь начинается с потери и заканчивается ею. Мы теряем наиболее безопасное и наименее требовательное из всех возможных своих обиталищ, где незамедлительно и сами собой исполнялись все наши потребности, и попадаем в мир опасности и случайных, непредвиденных обстоятельств. И когда приходит наш срок, мы окончательно расстаемся и с нашим смертным состоянием. И при всем том, что желание подольше задержаться на этом свете вполне естественно, неизбежность утраты скорей требует от нас ценить то, что мы уже имеем в жизни, дорожить мимолетностью ее проявлений и знать, что ее дар открывается именно в этом непостоянстве. То, что было бы нашим навечно и ценилось бы не так высоко. Ценнее всего оказывается то, что легче всего потерять. В мифе о троянском царе Тифоне повествуется о том, как бессмертие превратило его жизнь в бессмыслицу, поскольку каждый выбор этого часа мог быть превращен в свою противоположность следующим. Поэтому он взмолился к богам, прося даровать ему смертность, – чтобы каждый его шаг, теперь уже исполненный риска, имел значение и смысл. И боги были благосклонны к его мольбе.