Шел редкий мокрый снег. Он таял под ногами, превращаясь в грязно-желтую кашицу. Дворники соскребали его с тротуаров.
Проходным двором мы выбежали на улицу, и только тут Лидка заметила, что все еще держит меня за руку. Она ужасно смутилась и быстро разжала ладонь.
Я сделал вид, что ничего не заметил, но мне почему-то вдруг стало легко и радостно.
Красивая легковая машина плавно развернулась и проплыла мимо меня, почти коснувшись моего лица мокрой лакированной дверцей. Лидка быстро схватила меня за руку и оттащила в сторону:
— Сумасшедший!
Близко-близко, у самого моего лица были ее мокрые от снега брови и большие испуганные глаза.
— Ладно, побежали, а то опоздаем! — сказал я и подумал, что Лидка сейчас снова смутится и отпустит мою руку.
Но она не отпустила. Так, взявшись за руки, мы и вернулись в школу.
Затаив дыхание, с бешено колотящимися сердцами прошли мы по опустевшим, тихим коридорам и остановились у двери нашего класса.
Было ясно, что урок идет уже давно.
Я хотел сказать Лидке, что нам все равно попадет от Синуса и что лучше теперь дождаться конца урока. Но она, не отпуская моей руки, постучалась и смело распахнула дверь.
— Матвей Матвеич, можно? — Лидка сказала это таким невинным голосом, как будто это был не конец урока, а начало, как будто мы с ней опоздали минуты на две, не больше.
— Сазонов? Баталова? В чем дело? Где вы были? — озадаченно спросил Синус.
Я выступил вперед и хотел что-то сказать, но Лидка не дала мне и рта раскрыть.
— Матвей Матвеич, мы были у врача: у нас болела голова, — сказала она, глядя на Синуса широко открытыми, честными глазами.
Синус помолчал и, как всегда растягивая слова, медленно сказал:
— Это было бы правдоподобно в том случае, если бы у вас и Сазонова была одна голова. Садитесь.
Класс грохнул. И хотя смеялись и надо мной, я тоже смеялся вместе со всеми. Легкое, радостное чувство, охватившее меня на улице, не проходило. Наоборот, оно еще усилилось, оттого что Синус объединил своей шуткой меня и Лидку и оттого что класс смеялся над нами обоими — надо мной и над нею.
Забыв о том, что я сижу на первой парте, прямо под носом у Синуса, я показал классу билеты, зажатые в кулаке, и подмигнул.
— Купили… Достали… Принесли… — прошелестело по партам.
Я был счастлив. Впервые в жизни я чувствовал себя центром всеобщего внимания. Я казался себе героем, вожаком и любимчиком класса — не хуже Левки Островского или Димочки Полоцка.
В таком приподнятом, возбужденном состоянии я вернулся из школы домой.
Открывая мне дверь, мама сказала:
— Скорее раздевайся, мой руки. У нас гости.