Через несколько дней в шесть часов вечера Кремер зашел проведать нас и, когда я впустил его, обратился ко мне по имени. Устроившись в красном кожаном кресле и приняв приглашение выпить пива, а также обменявшись новостями с Вульфом, он изрек миролюбивым тоном:
– Окружной прокурор хочет знать, откуда и каким образом к вам попал ключ от ячейки камеры хранения. Я бы тоже не возражал узнать об этом.
– Нет, вы бы стали возражать, – заявил Вульф.
– Вы о чем?
– О ключе. Не хочу занимать ваше время. Если окружной прокурор будет настаивать, я, предположим, скажу ему, что получил письмо с ключом по почте, а конверт уничтожил. Или что Арчи нашел его на мостовой. И что с того? У него есть убийца, которого ему передали вы, и хватит с него. Да и вам ключ не нужен. Правда?
Он не настаивал.
Несколько сложнее было уладить проблему гонорара, возникшую, как только Питер Хейз оказался на свободе. Потребовав в запале пятьдесят тысяч долларов, Вульф не собирался идти на попятную. Однако пятьдесят кусков многовато за работу, на которую ушла неделя.
Но босс нашел достойный выход из положения, условившись с Хэролдом, что тот выпишет по чеку на 16 666,67 доллара вдове Джонни Кимса и матери Эллы Рейес. Так что Вульфу осталось 16 666,66, а посему те, кто считает Вульфа хапугой, оказались в дураках. А П. Х., выйдя из кутузки, в конце концов признал себя сыном своих родителей. Хотя в уведомлении о свадьбе, напечатанном «Таймс», он назвал себя Питером Хейзом. А «Таймс» всегда права – это каждому известно.
Бракосочетание состоялось примерно через месяц после того, как Патрика Дигана признали виновным в совершении особо тяжких преступлений и осудили. Через парочку недель молодые люди заглянули к нам.
Я бы ни за что не признал в теперешнем П. Х. того бедолагу, которого увидел в давний апрельский день сквозь стальную решетку. У него был вполне человеческий вид, да и вел он себя по-человечески.
Я хочу остаться справедливым, но в то же время должен описать вам все в точности, как оно было. Так вот, от общения с ним я не получил особенного удовольствия.
Когда молодожены собрались уходить, Сельма Хейз придвинулась к столу Вульфа и сказала, что она должна – ну просто обязана! – его поцеловать. Еще она сказала, что он вряд ли хочет, чтобы его поцеловали, но иначе нельзя.
Вульф нахмурился:
– Давайте лучше воздержимся. Это не доставит никакого удовольствия ни вам, ни мне. Я ведь старый и пыльный шкаф. Лучше поцелуйте мистера Гудвина. Он, кстати, дока в любовных делах.
Я был тут как тут. Она повернулась в мою сторону, и на долю секунды ей показалось, что она непременно меня поцелует. Мне, кстати, тоже. Но тут на ее щеках проступил румянец, и она передумала. Я что-то сказал, забыл уже что.