Мастер Вэй Юй щурил на солнце узенькие глазки и улыбался в сторону стен Хаджара. А как же, теперь взять чуть ниже, и пролом будет на высоте человеческого роста. Манджаник поменьше – тот, что собирали при штурме Хисн-аль-Бара, – бил по северным воротам карматской столицы. Две метательные машины-аррада обстреливали камнями верх стен, то и дело сбивая кого-то из защитников. Пыль и каменные осколки взметывались фонтанами, все орали: кто от боли, кто от радости.
Штурм, кстати, начался с того, что под одобрительные возгласы верующих через стену в Хаджар перебросили всех пойманных карматских лазутчиков. Тарик лично распорядился, ага.
Абид крутился поблизости. Наутро он выполз из шатра, где ночевал вместе с почтенным муллой, и решил, что все-таки нуждается в серебре госпожи Нум. И теперь, пересилив страх перед нерегилем, бедуин подлез прямо к смоленым треногам, на которых лежала мачта осадной машины.
Тех, кого через стену кидали, ему было почему-то жалко. Они так орали, пока летели, – долго, пронзительно. И когда протяжный крик замолкал, Абиду становилось не по себе – хотя звука удара он не слышал, конечно, за таким-то шумом вокруг себя.
Тарик – кстати, в обычной своей черной джуббе, – гарцевал у всех на виду, размахивая плеткой и выкрикивая оскорбления. Карматы со стен отвечали тем же, даже успели небольшую аррада наладить, закидав веером камней носящихся у самого вала джунгар. Потом карматский камнемет разнесли в щепки здоровенным булыжником, который пустил манджаник.
А потом Абиду знакомый гулямчонок шепнул, что, мол, большое орудие под западными башнями собирают, – и они рванули туда. И вовремя, слава Всевышнему, ибо карматы пошли из северных ворот на вылазку и порубали несметное число народу. Манджаник хотели спалить, но не сумели, пара зажигательных стрел в него вонзилась, но их быстро потушили. Хорошо, что его, Абида, там не было – затоптали бы.
Так что сейчас юноша прыгал от радости рядом с малым манджаником. Мачта орудия тренькнула, как огромная струна, и с натужным скрипом взмыла вверх – шшшшууу-уух!..
Бабах!.. Пролом брызнул камнями и пылью, все снова запрыгали, и тут Абида дернули за полу бурнуса:
– Эй-эй, молодой господин, эй!
Мордашка гулямчонка пошла черными разводами от пота и пыли, помады на губах почти не осталось. Абид на всякий случай выдернул одежду из пальчиков с накрашенными ногтями: мало ли, что люди подумают, говорят, в городах таких мальчиков называют бириш и берут в харимы! Тьфу, гадость! В стойбищах за такое забивали камнями! Чего только не придумают люди в городах!