– Знала, – тихо отозвался Джунайд, опуская свои странные, не человеческие уже глаза. – И потому просила оставить ей хотя бы сына…
– Подожди, – помотал враз отяжелевшей головой халиф. – Она все это время знала, что через несколько месяцев ее муж умрет?
– Да.
– А… ребенок?
– Еще не родился, о мой халиф.
– Подожди. – Мысли в голове запутались окончательно. – Она что, попросила оставить ее в тягости, несмотря на…
– Да, – твердо прервал его Джунайд.
– С-сумеречники… – Если бы в пересохшем рту оставалась слюна, аль-Мамун бы сплюнул. – Все не как у людей, а как у тварей…
– Эй, полегче… – зашипели у него под ногами.
Котяра-джинн бил тонким хвостом и скалил мелкие зубки.
– Как так можно?! Как у нее хватило сердца?!
– А что такого?! – вздыбил шерсть кот. – Через год здесь вообще никого не будет! И что? Помешало это тебе заделать ребенка певичке?
– Что?!
– Что – что? Я про мединку! Учти, у меня племянник в твоем хариме…
– Тьфу на тебя с твоей мединкой! Почему через год здесь никого не будет?!
– Он что, ничего не знает? – недоверчиво хмыкнул кот и посмотрел на Джунайда.
– А что я должен знать, о Кассим? – тоже посмотрел на шейха аль-Мамун.
– Четыреста девяносто первый год, – спокойно проговорил Джунайд.
– Конец света, что ли? – не удержавшись, фыркнул халиф. – Эти кликушеские бредни? Ты шутишь, о Кассим?..
Шейх и джинн продолжили молча смотреть на него. Одинаковыми кошачьими глазами. Аль-Мамуну стало не по себе:
– Джунайд, – тихо проговорил он. – Скажи, что ты пошутил.
Суфий молчал. Кот вздохнул, присел и терпеливо обмотался хвостом.
– Так это что? Правда? – прошептал аль-Мамун, почему-то воровато оглядываясь по сторонам.
– Все знаки говорят о том, что через год халифат вступит в полосу бедствий и потрясений, – спокойно отозвался Джунайд. – Возможно, гибельных для всего мира бедствий и потрясений. Посмотри на небо – и ты увидишь ее. Двурогую Звезду погибели.
– Я не верю в это, – вдруг жестко сказал аль-Мамун.
И тут же почувствовал, как распрямляются плечи.
– Я не верю в это, – с нарастающей, распирающей изнутри яростью повторил халиф. – Всевышний не оставит аш-Шарийа.
– Кто ты такой, чтобы говорить за Всевышнего, – спокойно проговорил Джунайд.
– Я?! – взорвался аль-Мамун. – Я – всего лишь человек! И мне плевать на ваши высокоученые гороскопы и сумеречные бредни! Я всего лишь человек! И я верю, что если через год от нас ничего не останется, то все это – все это: Али, его Книга, аят, откровение в пустыне, ансары, исход из города, основание аш-Шарийа – все это было напрасно! Я… я верю – в надежду!
Последнее слово он почти выкрикнул. Сумеречные лица с дымчатыми, пустыми глазищами равнодушно развернулись к нему. На мертвой площади свистел ветер.