Однако удача Абида ибн Абдаллаха исчерпалась, стоило ему покинуть собрание красавиц.
Сопровождавшая его ворчливая гурия испуганно вскрикнула, евнухи шарахнулись, а в уши ворвался – опять! – топот копыт.
– Эт-то кто?!! – заорал страшно знакомый голос, и Абид понял, что ангелы – отлетели.
Точнее, отлетели добрые ангелы. А на их месте воздвигся один, но самый для аш-Шарийа главный. Ангел-истребитель верхом на бледном коне серой рассветной масти. Тарик.
– Я тебя спрашиваю: что ты здесь делаешь, о засранец?! Что ты делаешь вдали от своего отца, о сирота-говнюк?! А?!
В отчаянии Абид расхрабрился. В вертящемся вокруг кольце стремян, и шитых золотом попон, и проплывающих перед глазами панцирных чешуек он отчаялся найти взглядом страшного всадника и крикнул:
– Меня взяла на службу госпожа Хинд!
– Что?!
– Я не вру, клянусь Все…
Тут он получил подзатыльник.
– Я не вру!
Сиглави вперся ему в лицо своей щучьей мордой.
– Войскам Абдаллаха Абу-аль-Хайджа велено отправляться в столицу. Как ты посмел нарушить приказ? – тихо спросил Тарик, и Абид понял, что, когда нерегиль орал, его, Абида, жизнь была в меньшей опасности.
Ни на что не надеясь, он решил отвечать честно:
– Отец выгнал меня.
– За что?
– За тебя, сейид.
– Не понял.
– Я сказал, что ты, сейид, – величайший из героев аш-Шарийа. А он хлестнул меня по лицу плетью.
Абид поднял лицо, на котором еще саднило свидетельство размолвки с отцом. В бледной острой морде нерегиля ничего не дрогнуло. Даже глаза не сморгнули. Тем неожиданнее прозвучало совершенно человеческое горе в ответных словах:
– Уходи, о Абид. Садись на ближайший корабль – и отплывай.
– Почему, сейид? – прошептал юноша.
Тарик наклонился к нему с седла – низко-низко. Здоровенные серые глазищи раскрылись во всю немалую ширину, и Абид невольно попятился.
– Я проклят, Абид.
Юноша – в который раз уже – сглотнул и попятился еще.
– Все, кто рядом со мной, – погибают. Когда-то давно у меня были друзья. Они пошли за мной в поход и погибли. Я не хочу видеть твою смерть, о Абид. Уходи.
Звеня железными чешуйками панциря, нерегиль выпрямился в седле. Сиглави затоптался и вытянул задние ноги, сердясь и требуя скачки.
– Лучше смерть, чем позорное возвращение к отцу, – неожиданно твердо выговорил юноша. – Я никуда не уеду.
В лице Тарика ничего не дрогнуло. И не изменилось. Глазищи медленно, не по-человечески смигнули.
– Как знаешь.
Пустой сумеречный голос, словно и не слышались в нем мгновение назад подлинные горечь и сочувствие.
Нерегиль тронул сиглави, и через мгновение Абид снова остался наедине с чихающей и бормочущей проклятия гурией.