— И вместо того, чтобы просто дать денег, ты женился на ней, чтобы обеспечить и ее, и сына всем необходимым, — понимающе кивнул Младший, подливая вино в стакан брата.
— Да. Жаннет стала мне хорошим и преданным другом, а Николя зовет меня papa, — при этих словах Старший тепло улыбнулся.
— Я рад за тебя, — признался Младший. — А что ты делаешь в Гавре?
— После революции в стране стало весьма неспокойно, а уж то, что происходит в Париже, вызывает ужас даже в провинции. Приходится скрывать и дворянское происхождение, и то, что я — полковник французской армии. Вот так мы и приняли решение покинуть страну. Через пару дней , мы отплываем на «Амазонке» в Северную Америку. Может, ты присоединишься? — предложил Старший.
— Скажи, — оживился Младший, — нет ли среди пассажиров вашего судна некого месье Дарни?
— Есть. Такой невысокий мужчина с тростью, — признался старший брат. Я беседовал с ним раз или два, и понял, что он прибыл из Парижа.
— Прости, я не смогу поехать с тобой в Америку. Мне нужно поймать этого Дарни, чтобы вытащить друга из тюрьмы. Я дал слово. Потом мы вместе разыщем тебя. А сейчас, — поднимаясь из-за стола, сказал Младший, — я пойду выполнять обещание.
***
Младший сидел за шатким столом своей парижской квартиры, которую снял когда-то на пару с Пьером.
«Пьер», — билась одна-единственная мысль в его голове, которую он заглушал новой порцией крепкого вина, опустошая бутылку за бутылкой. Хотелось забыться глубоким сном, затмить разум и воспоминания отупляющим хмельным туманом, не думая и не чувствуя.
Все его усилия пошли прахом, когда он вместе с задержанным и его архивом, в сопровождении конвоя из жандармов, добрался до столицы. За две недели отсутствия политическая ситуация кардинально изменилась — вспыхнуло восстание, сменилась власть, но самым ужасным было то, что разъяренная толпа ворвалась в тюрьму и всех заключенных без разбору потащили на гильотину.
Младший зажмурился, изо всех сил отгоняя видение этой страшной картины. Но в голове всё равно проносились образы, как его друга вели по грязным, загаженным улицам, связали руки на эшафоте и уложили в желоб смертоносной машины для казни; как со стуком опустился нож гильотины, отделяя голову от тела, как за волосы… За эти некогда прекрасные белокурые волосы её подняли, чтобы показать озверевшей толпе, которая разразилась приветственными криками при виде новой жертвы, брошенной в пасть Смерти.
Но самой невыносимой мукой было думать о глубине того ужаса, что испытал Пьер на эшафоте. Как его бледное лицо исказилось от неотвратимости гибели, как поблёкли яркие глаза, растеряв весь свет надежды, оставляя только безграничную горечь и сожаление.