Криволапов, волей судьбы прибившийся к Францу Ольбрихту и став сержантом, одев, форму врага, без него чувствовал себя совсем одиноким и терялся, когда к нему обращались немцы, особенно при выполнении служебных обязанностей. Он их практически не понимал и готов был либо бежать от страха, либо разрядить в них всю автоматную обойму, чтобы подавить этот страх. Вот и сейчас он, подав свои документы офицеру, зная их безупречную натуральность, скользнул рукой к кобуре, где имел свое законное место «Вальтер 34» – подарок его благодетеля. — Где же все-таки майор Ольбрихт? Стоял ведь на перроне у вокзала, прощался с адъютантом Ремеком, — сверлила одна единственная мысль в голове Степана.
— Следуйте за мной унтер-фельдфебель, для выяснения обстоятельств, — начальник патруля указал рукой в сторону полицейского участка.
— Nein! Nein! — возразил Криволапов. — Никуда я не пойду, господин лейтенант. Хоть убейте, не пойду, — заголосил Степан. — Я денщик майора Ольбрихта и охраняю его «коффер».
— Вы русский! — панически вскрикнул офицер. — Партизанен, — и схватился за пистолет. — Арестовать его.
— Герр майор! Майор Ольбрихт! Помогите! Караул! Убивают! — заорал еще громче Криволапов, сопротивляясь патрульным солдатам, которые выкрутили ему руки и повалили лицом на отпускной чемодан «Великая Германия».
Вокруг патруля стали собираться редкие зеваки из среды отпускников солдат и сержантов. Не зная причины потасовки отдельные из них, а это были, конечно, танкисты, встали на защиту Криволапова.
— Смотри, Ганс, завалили нашего танкиста тыловые крысы.
— Да, вижу, Отто, ты посмотри на них, на их морды. Сало, яйко, млеко – пройдут по домам, вот тебе и пасхальный подарок, а вечером кино, шнапс и проститутки. В окопы их, вшей кормить. Зажрались, мерзавцы.
— Эй, колбасники, — бросил безбоязненно длинноногий Ганс, — отпустите танкиста. Три на одного – нечестно.
— Господин лейтенант, — поддержал друга Отто, — отпустите танкиста, кавалера Железного креста.
— Разойдись по вагонам! — спокойно, но строго, осадил говорливых отпускников начальник патруля, — и, не обращая внимания на ропот толпы, добавил, — сдам вас начальнику жандармерии, и Рейх не досчитается двух младенцев, вами зачатых в отпуске.
— Отставить, лейтенант! — раздался вдруг издали грозный окрик Ольбрихта, который прихрамывая, опираясь на трость, спешил к Криволапову. — Вы что себе позволяете, офицер! Что вы здесь устроили самосуд, — налетел как коршун Франц, на начальника патруля подойдя ближе. Толпа тут же расступилась, пропуская грозного майора. — Это мой денщик, он охраняет мои вещи, мой чемодан.