С этим надо что-то делать: кажется, длительное пребывание в канализации не пошло мне на пользу. Хотя, о чём это я?! Что-то происходит со мной, внутри, и что именно — это я должен выяснить как можно скорее.
Сварг вытащил из руки трупа свою кость и довольно облизнулся, как и все, собравшись в круг. Их глаза так блестели, что намерения этих тварей стали ясны сразу.
— Не подходить, — процедил я сквозь зубы, и на этот раз уже удивлённые глаза Крысолюдов устремились на меня. — Кто подойдёт — ляжет рядом с трупом.
Видимо, то, что я сотворил с часовым, заставило всех проникнуться к Богу хоть каким-то уважением, и потому никто не посмел мне что-то сказать: все смотрели на короля.
— Бог, да ты что… — начал было Рут, но тут же заткнулся. Я так, как сейчас на него, с такой ненавистью и злобой, ещё никогда ни на кого не смотрел. — Ладно, ребята, после боя попируем. Нечего сейчас животы забивать.
Сварг лишь удивлённо пожал плечами, а другие Крысолюды просто-напросто, стараясь не глядеть в мою сторону, направились в след за ушедшим вперёд Рутом. Вот и правильно. Нефиг нарываться, когда я злой! А я, превозмогая мою брезгливость ко всему, что связано с "внутренним миром" живых существ, взялся за трубу, торчавшую из головы часового. Вот не мог я терпеть всякие раны, переломы и так далее. Отец у меня любил смотреть фильмы про хирургию, поэтому я очень мало времени проводил в комнате, где у нас стоял телевизор. Это ж ужас — все эти органы, кровь, и… Я выдернул трубу, или, скорее уж, оружие, стараясь не смотреть на тело убитого, и аккуратно прикрыл ему веки. Пусть покоится с миром — он честно исполнял свой долг.
Я поднялся и сжал кулаки. Всё тело тряслось, и не от страха, а от злости. Одно дело убивать реактором, с расстояния, и совсем другое — холодным оружием, когда ты словно всем телом ощущаешь плоть того, кого отправляешь на тот свет. В эти секунды тебя переполняет такая жестокость, которую описать невозможно. Меня нельзя было назвать жестоким. Я даже приставучих дворовых кошек никогда не трогал, никогда не убивал пауков, которые часто заползают в холостяцкую берлогу. Всю жизнь был пацифистом. Но когда ты попадаешь туда, где смерть — обычное дело, где война — подруга жизни, и без оружия в руке выжить почти невозможно — приходится менять мировоззрение и стереотипы. Так сказать, полностью "перезагрузить" себя. Но при этом постараться остаться человеком. Это сложно, и притом очень — сейчас во мне всё колыхало, душа металась между двумя ипостасями.
У меня когда-то был знакомый, Андрей. Именно знакомый, даже не друг. Так, пересекались пару раз. Он был военным, побывал во многих горячих точках. И вот однажды мы сидели с ним в каком-то простеньком ресторанчике. Андрей, как всегда, был одет по форме, так что я чувствовал себя перед ним неуютно — в моих то джинсах и футболке. Он попивал сок из трубочки, задумчиво глядя в окно, куда-то в даль. Я решил пока ничего ему не говорить: мало ли, может отвлеку от каких-то важных мыслей. Он всегда любил вот так долго сидеть с задумчивым видом.