Костис посмотрел в опустевший бокал и спросил себя, кем надо быть, чтобы простить двоюродным братьям подобные проделки? Он тихо хмыкнул. Сейчас царь напоминал ему старика, дающего советы ребенку. Костис подумал, что отец народа был моложе его самого, а сам он был еще слишком молод, чтобы иметь собственную семью. В любом случае, у Костиса было мало шансов наладить отношения с кузенами, раз он собирался встретить рассвет в петле на виселице. Не вызывала сомнений причина, почему царь чувствует себя таким спокойным после своей неловкой откровенности. Царь опять наполнил пустые чаши. Снова усевшись на табурет, он сказал:
— Не сдавайся так быстро, Костис. Скажи мне, почему ты меня ударил?
Костис быстро проглотил вино.
— Или нам нужно вспомнить все, что произошло перед этим? Ты со своим другом шел через двор, вспоминая все шутки, которые услышал от моего дорогого камергера Сеана. Как понимаю, его прошлым вечером пригласили выпить со своими старыми друзьями гвардейцами? Должно быть, Аристогетон пропустил самое интересное? Он был на дежурстве?
— Он из охлоса.[1] Его семья не владеет землей. Поэтому Сеанус не пьет с ним.
— Но твоя семья из патроносов? И ты дружишь с Арисом?
— Да.
— Как жаль, что эхо под арочными сводами так далеко разносит все звуки. Я считал, что проявил великодушие, когда притворился глухим.
— Да, Ваше Величество.
— Я разговаривал с Телеусом, не так ли? Он попросил вас подойти к нам. Думаю, мы пытались сгладить неловкость. Ты помнишь? Мы обсуждали, следует ли мне тренироваться с гвардейцами.
— Да, Ваше Величество.
— И ты… — напомнил царь.
— Вырубил вас, Ваше Величество, — вздохнул Костис.
Одним рывком он развернул царя к себе и замахнулся кулаком прямо в его изумленное лицо, а затем повалил на пыльную землю учебного двора, где они катались, ругаясь, воя и проклиная друг друга.
— Почему?
— Я не знаю.
— Как ты можешь не знать, за что собираешься ударить человека?
Костис покачал головой.
— Может, я сказал что-то особенное? Что это было?
— Я не знаю.
Хотя он знал. Царь посочувствовал Телеусу, вынужденному командовать людьми настолько бестолковыми, что прозевали похищение царицы из-под самого их носа.
— Ты должен признать, Костис, что я действительно увез ее из-под самого твоего носа.
— Это было сказано не совсем так. Ваше Величество выразились более корректно, — возразил Костис, ненавидя его про себя.
— Тогда почему? — жалобно поддразнил царь. — Скажи мне, Костис, почему?
В дальнейшем Костис не смог бы объяснить, почему он сказал то, что сказал, разве что он собирался умереть и не хотел встретить смерть с ложью на устах.