Кто ж так рычит?
Антара сморгнул. Не было никаких детей. На щебенке улицы возились те самые салуги – черные, длинные. Как оскаленные червяки. А от них откатывался и отбивался зажатой в руке туфлей человек. Почему никто не видит? Да нужно ж…
– Стоять, – тихим страшным голосом сказал Рами.
Так же тихо добавил:
– Ничего не нужно делать. Просто стой и смотри.
И крепко сжал Антаре запястье.
Из-за низкой глиняной стенки печи показалась приземистая женская фигура – бесформенная и черная. Маска-бирга расчерчивала лицо, торча над носом как клюв птицы. Человек на земле вдруг прекратил свою странную, не укладывающуюся в разум бесшумную возню с собаками. Стоя на четвереньках, поднял голову и уставился на черную тень в спиральном жаре тандыра. И вдруг сломался, сложился, схватился руками за лицо.
А потом захныкал, закхекал, завыл, раздирая на груди одежду:
– Горе мне, я грешен! Грешен! О правоверные, перед вами грешник! Да, да, я убил жену, уморил, уморил голодом в подполе!
Его вопли услышали: люди стали оборачиваться. Тетки над печью разогнулись, позабыв про лепешки. Плетущие корзины бедуины стали откладывать прутья, кто-то приподнялся на своем молитвенном коврике.
– О, я грешен! Я хотел взять молодую жену, а ту больше не хотел! Старую, больную не хотел! Я запер, запер ее, а всем сказал, что Зухра умерла от болезни!
С крыш стали свешиваться любопытные головы, откуда-то ручейком слились разложенные для просушки финики, люди подходили, подползали к карнизам, слушая крики:
– Я хотел ту невольницу, а денег у меня не было! И я запер жену и продал ее драгоценности! Оооо, я грешник!
На него уже показывали пальцем.
– Жена умерла, а я купил ту невольницу на вырученные деньги, чтобы остудить жар между бедер! О, горе мне, правоверные!
Кто-то вдруг, словно очнувшись, крикнул:
– Стражу! Стражу сюда!
А человек рванул вниз ногтями по обнаженной груди:
– Мне нет прощения!
Завизжала женщина: по смуглой коже текла густая кровь.
– Мне нет прощения!!!
И в следующее мгновение человек поднялся и скакнул в пышущий жаром тандыр.
Антара охнул и дернулся было вперед – но почувствовал на запястье железную хватку Рами:
– Стой и смотри.
От дохнувшей красным печки прыснули в стороны люди. Женщины махали рукавами и верещали. В суматохе кто-то задел ногой круглую деревянную крышку тандыра. Она стояла прислоненная к стене – но тут закачалась, заколебалась. И упала на низкую глиняную стенку печи. А потом подрожала в воздухе – и упала плашмя, прикрывая тандыр.
Если заживо пекущийся человек и кричал, то его не было слышно за дикими воплями бестолково мечущихся людей.