Колетт подбоченилась и широко улыбнулась. Сегодня на ней было темно-зеленое платье с золотым шитьем, плотно облегающее фигуру — по моему мнению, которое я ей высказывал не раз, лучшее в ее гардеробе — и созерцание нашего распорядителя вполне могло послужить отдельным удовольствием для гостей.
— Скажу, что мечты делают нашу жизнь живописнее.
— Да, ты права. Он художник, и ему это отлично известно. Думаю, он будет рад обсудить это с тобой.
— Жду тебя внизу, Вивиан. Пять минут и еще две порции виски для Муна-старшего. И ни порцией больше.
Адам, к тому времени уже снова занявший свое кресло, поднял телефонную трубку и жестом продемонстрировал мне свое презрение.
— Уйти с глаз моих, — пояснил себя он. — Мне нужно позвонить этим идиотам и сообщить, что мы не собираемся переезжать. Не хочу и думать о том, как они разозлятся.
— Я могу позвонить вместо тебя.
Он закивал, открыл ежедневник и достал оттуда визитную карточку, а потом набрал указанный на ней номер.
— А что ты скажешь им тогда, когда они начнут уговаривать тебя согласиться?
— Промолчу.
— Вивиан, спускайся к гостям и дай мне поговорить. У меня и до этого не было настроения для шуток, а теперь оно и вовсе пропало.
— Я не сказал, что просто промолчу. Это будет самое глубокомысленное молчание, которое они когда-либо слышали в своей жизни.
Вместо ответа Адам сделал мне очередной жест — менее приличный, чем предыдущий — и я поспешил откланяться, захватив со спинки кресла пиджак.
Наш кабинет находился на втором этаже клуба, и для того, чтобы спуститься в основное помещение, мне осталось только преодолеть лестницу, но я остановился на балконе и, облокотившись о перила, оглядел зал. Положение я занимал более чем выгодное: света тут не было, и никто из гостей не мог меня разглядеть, а мне открывался замечательный обзор. Конечно, веселее было наблюдать за происходящим внизу в разгар вечера. Сейчас зал пустовал, если не считать упомянутого Колетт Самуэля Муна, который сидел за столиком возле сцены, курил и допивал очередную порцию виски.
С Сэмом я познакомился на приеме в честь открытия городской картинной галереи. Его, известного художника из Треверберга, сопровождал один из сыновей, Эдуард, тоже художник. Эдуард оказался умным и приятным в общении, но немного нервным молодым человеком, испытывавшим болезненную потребность в постоянном внимании. Судя по всему, он был единственным из целого выводка детей Сэма, обладавший художественным талантом, и поэтому отец питал к нему особо теплые чувства. Мун-старший, которого в здешних кругах почему-то представляли утонченным интеллектуалом, на интеллектуала вполне тянул, но