Но и автор статьи, и все остальные не так уж виноваты, — подумал я. И впрямь, что может быть фантастичнее лохматого говорящего пса. А если призадуматься, этот пес своей безмерной нелепостью ничуть не уступает банде кегельных шаров, собравшихся завладеть Землей.
Если б людям грозила опасность, связанная с кровопролитием или эффектная по какой-либо другой причине, она была бы понятна. Но нынешняя опасность не обладала ни одним из этих качеств и именно поэтому была еще страшней.
Стирлинг говорил о существах, которые не зависят от окружающей среды, — именно такими и были эти пришельцы. Они могли приспособиться ко всему, они могли принять любую форму; они могли усвоить и использовать в своих интересах любой образ мышления; для достижения своих целей они могли извратить принципы любой экономической, политической или социальной системы. Они обладали безграничной гибкостью; они приспособились бы ко всему, что человек изобрел бы, пытаясь их уничтожить.
Да, скорее всего, сказал я себе, на Земле сейчас орудует не множество кегельных шаров, а одна гигантская особь, способная делиться на несметное количество частей и с той или иной целью принимать самые разнообразные формы, оставаясь при этом единым организмом, которому известно все, чем занимаются его отдельные фрагменты.
Каким же способом можно уничтожить подобное существо? — спросил я себя. — Как оказать ему сопротивление?
Однако, если это действительно был единый исполинский организм, некоторые факты не поддавались объяснению. Почему, скажем, в усадьбе «Белмонт» вместо Этвуда ждала меня девушка без имени?
Мы о них ничего не знали, и у нас уже не осталось времени на их — или его — изучение. А человеку подобные сведения пошли бы на пользу, ибо я не сомневался, что цивилизация этого врага во многих отношениях так же сложна и своеобразна, как и цивилизация человечества.
Они могли превращаться во что угодно. Они, видимо, могли — правда, в каких-то пределах — предугадывать будущее. И они затаились в засаде и будут сидеть в засаде до последнего. А вдруг так сложится, сказал я себе, что человечество погибнет, даже не зная причины своей гибели?
А я — как мне следовало себя повести?
Швырнуть им в лицо их деньги, бросить им вызов — это было бы чисто человеческой реакцией. И возможно, сделать это было бы совсем нетрудно.
Я вдруг с удивлением заметил, что думаю о них, как о «них», а не как о «нем» или о «ней», Не как об Этвуде или девушке, у которой не было имени, потому что она в нем никогда не нуждалась. А не значит ли это, спросил я себя, что их маскировка под людей не так уж совершенна, как это кажется с первого взгляда?