* * *
И сны мои, кажется, вернулись как раз в это время. Помнишь, тетечка, я когда-то писала тебе про мои сны? Сны, которые одолевали меня, когда я только приехала в Индию, и опять вернулись, когда я переселилась из Пинди в Майапур? Сны про лица. Неизвестно, чьи лица, воображенные, выдуманные, созданные из ничего, но отчетливые до ужаса, потому что абсолютно реальные? Чужие лица, которые преследовали меня даже во сне, потому что наяву мне казалось, что все, кто меня окружает, чужие?
Первые недели две в Майапуре, когда все еще было мне внове и я только приглядывалась, они мне не снились. Но потом, как я тебе и писала, был период, когда новизна уже немного стерлась и я все возненавидела, потому что все меня страшило. Наверно, это и началось с того сборища с коктейлями. Мне хотелось поскорей уложить чемоданы и вернуться в Пинди, и это было странно, потому что, когда в Пинди на меня напала тоска по родине, мне хотелось поскорей уложить чемоданы и вернуться в Англию. И как ты тогда, кажется, догадалась о том, что со мной творится, так теперь, наверно, догадалась и Лили. Но в какой мере приписала мою нервозность (которую я так старалась скрыть) мыслям о мистере Кумаре? И в какой мере она действительно была вызвана этими мыслями?
Как раз тогда я нарушила мое обещание никогда не ходить в клуб, потому что Лили не могла бывать там со мной. Девушки, с которыми я работала в больнице, все звали меня туда, пойдем да пойдем. А с ними было так легко разговаривать. Это было такое облегчение — сесть на велосипед, прикатить в больницу, а там не надо думать, что и как говорить, можно плюхнуться в кресло и пожаловаться на жару, и знать, что каждое твое движение, и шутка, и выражение лица будет понято как надо.
Какое это блаженство — быть вполне естественной. Не оставаться в долгу, если кто ругнется или подденет. Самой поддевать и ругаться. Дать себе волю, отпустить тормоза.
И вот с некоторыми из них я стала иногда по дороге домой заглядывать в клуб промочить горло. Примерно в половине шестого за ними обычно заходили молодые офицеры из казарм. Ничего серьезного тут не было. Просто молодые люди и девушки вместе проводили свободное время, а может, и переспать успевали, если было где. В клуб мы ехали в тонгах либо в армейских грузовиках, если мальчикам удавалось «организовать транспорт», как они выражались. Потом усаживались там в баре, или в курительной, или на террасе. Была еще гостиная, и в ней патефон и уйма старых танцевальных пластинок: Виктор Сильвестер, Генри Холл — и кое-какие новые: Дина Шор, Вера Линн. Примерно в 6.30 я незаметно скрывалась и ехала в тонге домой. Мне было ужасно стыдно, ведь я говорила Лили, что ноги моей не будет в клубе. Она-то только смеялась: «Не дури. Конечно, бывай там, и почаще». И я всегда ей признавалась, только первый раз всю дорогу выдумывала причины, почему опоздала. Ну а когда призналась, пойти во второй раз было уже легче. И не так стыдно, и в клубе я все больше чувствовала себя как дома. Несколько раз я даже оставалась там обедать, а тетю Лили только в последнюю минуту предупреждала по телефону.