А однажды один из мальчиков, когда подвыпил и непременно пожелал проводить меня к телефону, спросил: «Ведь на самом деле она вам не тетя?» Я сказала: «Нет, а что?» — «Да я так и думал, что в вас здешней крови ни капли нет, даже пари держал». И тут сразу стали понятны разные мелочи — не столько то, что болтали молодые, сколько о чем упоминали (или, вернее, умалчивали) вполне взрослые женщины. Какие у них делались лица, когда они спрашивали, где я живу, а я отвечала: «В доме Макгрегора». И как их мужья вмешивались в разговор и спрашивали про тебя и про дядю Генри, как будто хотели убедиться (это я только теперь поняла), что я действительно племянница бывшего губернатора, а не ошибка молодости самой Лили Чаттерджи.
Но тут вот еще что, тетечка. Все это, наверно, было бы мне до лампочки, если б за веселым времяпрепровождением в приятной компании не скрывалась какая-то страшная скука, вроде паралича. Мне претило, что после нескольких рюмок все, что говорили эти ребята, отдавало сальной двусмысленностью, как у школьников. Постепенно мне стало ясно, что вся эта легкая дружба — никакая не дружба, потому что стоит узнать друг друга поближе, и люди начинают понимать, что их, в сущности, ничто не связывает, кроме чисто внешних обстоятельств, а значит, этой дружбе грош цена. Все мы были в плену у этих обстоятельств, и все было противно, а оторваться не решались. Я дошла до того, что сидела, слушала, что говорят, и думала: «Нет, так не годится. Только зря тратить время. Нет у меня на это времени».
В тот вечер, когда я поехала в клуб с майдана, где был парад Военной недели, я наконец ясно все это осознала. Может, это было просто случайное совпадение, что в тот день я опять видела Гари, в первый раз после того сборища у нас? Думаю, что нет. То и другое было связано — вторая встреча с Гари и то, как я огляделась в клубе, прислушалась к разговорам и сказала себе: «Нет у меня на это времени». И конечно, тот, второй человек тоже был в клубе. Роналд Меррик. Может быть, это тоже было не случайное совпадение.
* * *
На парад Военной недели я поехала в субботу днем, часа в четыре, с несколькими девочками из больницы и тремя офицерами-беркширцами. Нам хотелось посмотреть парад и послушать военный оркестр — гвоздь всей недели. И еще предстояли финальные встречи боксеров и борцов. Боксеры почти все были англичане, а борцы — индийцы из одного из индийских полков. Одна девочка заявила: «Нет, этих я смотреть не желаю», и мы пошли на бокс и поглядели, как наши солдатики расквашивают друг другу физиономии. А потом двинулись в чайный павильон. Парад должен был начаться в 5.30. Ничего подобного этому чайному павильону я в жизни не видела. Полно цветов. Длинные столы под белоснежными скатертями. Серебряные самовары. Мороженое, взбитые сливки, желе, бисквит с кремом. Один из наших мальчиков сказал, что это «какой-нибудь туземец-подрядчик расстарался и заработает на этом хороший куш». Так оно, наверно, и было, и это сразу отмело представление, будто только англичане едят досыта, хоть и не отмело представления о том, как дома, в Англии, они бегают из магазина в магазин со своими мизерными продовольственными книжками. И не отмело мысли о всех тех, кого не пустили в павильон — не потому что у них не хватило денег на билет, а потому, что этот павильон был «Только для офицеров и их гостей». Там было несколько индианок, жен индийских офицеров, но огромное большинство физиономий были белые, если не считать слуг, которые с ног сбивались, стараясь обслужить всех сразу. А «офицеры» — это был только деликатный синоним для слова «европейцы», потому что там хватало и штатских с женами, но белых, таких, как комиссар и несколько человек, которых я узнала, потому что они бывали у Лили, — преподаватели или служащие Британско-индийского электрозавода.