— Вас зовет муж.
— И что с того? Это дает вам право ко мне прикасаться? — Бекки отстегнула ремень, привстала и сказала Эрику громким театральным шепотом: — Я его просила пересесть на твое место, но он не хочет.
Эрик скосил голову набок, что на языке жестов значит: «Это почему же?» Бекки произнесла, намного громче, чем требовалось:
— Потому что он козел, вот почему.
Старушка, сидевшая наискосок, обернулась в мою сторону, а я достал из сумки «Таймс» и открыл ее на кроссворде. Когда ты разгадываешь кроссворд, тебя всегда считают дельным человеком, особенно по субботам, когда слова длинные, а вопросы — трудные. Вот только нужно сконцентрироваться — а я мог думать только о соседке.
Семнадцать по горизонтали. «Просветление», восемь букв. «Я не козел», — написал я в клеточках. Поместилось.
Пять по вертикали. «Индейское племя», девять букв. «Сами такие».
Я вообразил, что теперь все думают: «Смотрите, смотрите, какой он умный — кроссворд с лету разгадывает». «Наверное, он гений». «Вот почему он не пересел на чужое место, чтобы сделать одолжение этой замужней женщине, бедняжке. Он знает что-то, непостижимое для нас».
Кроссворду в «Таймс» я придаю просто-таки неприлично огромное значение. По понедельникам кроссворды легкие, но на протяжении недели становятся все труднее. На решение пятничного я трачу четырнадцать часов, а потом сую его всем под нос и требую признать мое интеллектуальное превосходство. Мне кажется, это означает, что я умнее простых смертных. Но на самом деле это говорит лишь об одном — что я попусту трачу свою жизнь.
Когда я уткнулся в кроссворд, Бекки взяла в руки какой-то роман в бумажном переплете — ну знаете, пестрая обложка с тисненым заглавием. Я попытался прочесть название, но Бекки вместе с книгой отпрянула к иллюминатору. Удивительная вещь — когда читаешь книгу или журнал, чужой взгляд на странице чувствуешь, точно прикосновение. Впрочем, этот закон распространяется только на печатное слово. Ведь на ступни Бекки я пялился минут пять, а она их так и не отдернула. После нашей ссоры она сняла кроссовки, и я увидел, что ногти на ногах у нее окрашены белым лаком и все, как один, безупречно изящных очертаний.
Восемнадцать по горизонтали: «Подумаешь».
Одиннадцать по вертикали: «Сволочь».
В вопросы я давно перестал заглядывать.
Когда стали разносить напитки, мы поругались опосредованно, через стюардессу.
— Что вам двоим, ребятки? — спросила стюардесса, а Бекки, швырнув на колени книгу, ответила:
— Мы не вместе.
Ей была омерзительна сама мысль о том, что нас можно принять за супругов или хотя бы друзей.