— А что мы делаем четырнадцатого июля? Четырнадцатого июля мы празднуем День Бастилии, не так ли?
Шёл второй месяц занятий на курсах французского. Преподавательница делала с нами упражнение на местоимение "мы".
— Может быть, в День Бастилии мы поём? — спрашивала она. — Может быть, мы танцуем на улицах? Ну-ка, отвечайте!
В нашем учебнике были фотографии, на которых французы что-то праздновали. Полагалось угадать, что именно. Точнее, выбрать подходящий из списка основных праздников, напечатанного на этой же странице. Задание — легче лёгкого, но, по мне, скорее подходящее для отработки местоимения "они". Не знаю, как мои соученики, а я лично в День Бастилии собирался сидеть дома — заодно духовку отмою.
Когда мы делали упражнения из учебника, я обычно вычислял, какая фраза выпадет мне, и заранее сосредотачивался на ней, а чужих ответов не слушал. Но в этот день мы отклонились от рутины — преподавательница спрашивала лишь тех, кто вызывался ответить добровольно, — так что я оторвался от книги и уселся поудобнее — за меня и так наболтают. Сегодня самыми активными были гувернантка-итальянка, поляк с полькой — балабол с балаболкой — и тучная марокканка с высокомерно надутыми губами, которая разговаривала по-французски с детства, а на курсы пошла в надежде избавиться от орфографических ошибок. Весь материал она прошла ещё в третьем классе начальной школы, так что при любом случае старалась перед нами блеснуть. Казалось, она не на уроке сидит, а в телевикторине участвует, где за самый быстрый ответ дают двухкамерный холодильник или путёвку на Карибы. В первый же день занятий она так часто поднимала руку, что растянула сухожилие, и теперь обходилась без церемоний: стремительно выкрикивала ответы с места, откинувшись на спинку стула, а исполинские бронзовые руки скрестив на груди — вылитый джинн из "Тысячи и одной ночи"… Если, конечно, джинны бывают спецами по французской грамматике.
Когда о Дне Бастилии поговорили достаточно, преподавательница перешла к Пасхе. В наших учебниках этот праздник символизировало чёрно-белое фото шоколадного колокола на фоне пальмовых ветвей.
— А что мы делаем на Пасху? Кто хочет рассказать?
Пасха. Ещё один праздник, от которого я стараюсь увильнуть. Ту Пасху, которую отмечали наши неправославные друзья и соседи, наша семья обычно игнорировала. Пока другие дети обжирались шоколадными фигурками, мы с сёстрами и братом держали эпически длинные посты, молитвенно сцепляли свои исхудалые пальчики и просили небеса, чтобы тягомотная служба в Свято-Троицкой церкви закончилась. У нас, греков, Пасха была своя, то через две, то через четыре недели после "американской", как выражались в наших кругах. Причина не то в лунном календаре, не то в каких-то аспектах православия — в общем, дело тёмное, хотя наша мама всегда подозревала: греки откладывают праздник лишь ради того, чтобы покупать марципановых цыплят и шоколадные яйца по дешёвке на распродажах. "Скряги проклятые, — бурчала она. — Будь их воля, мы бы Рождество ах в середине февраля праздновали".
