— Если я буду говорить, — сказала она, — и придумывать, и тебе рассказывать, мне станет легче. Забыть я не забуду, а легче станет.
Эрменгарда не знала, почему у нее в горле появился комок, в глазах — слезы.
— Лавиния и Джесси — закадычные подруги, — хрипло сказала она. — Вот и мы с тобой могли бы… Ты не против? Ты ведь умная, а я — самая тупая в школе, только… о, Господи, ты мне так нравишься!
— Я очень рада, — сказала Сара. — Я люблю, когда меня любят. Да, друзьями мы будем. И вот еще что… — лицо ее вдруг осветилось, — я помогу тебе с французским.
Если бы Сара была другой, десять лет, которые ей предстояло провести в школе мисс Минчин, не принесли бы ей пользы. С ней обращались не как с девочкой, а как с почетной гостьей. Ей вечно льстили, угождали, и будь она самоуверенной или властной, ее просто нельзя было бы вынести; будь она ленивой, она бы не выучилась ничему. Мисс Минчин не любила ее, но, как женщина практичная, не позволяла себе ничего, что лишило бы школу столь выгодной ученицы. Она прекрасно знала: если Сара напишет отцу и пожалуется, он немедленно ее заберет. Ей казалось, что ребенок непременно полюбит место, где его вечно хвалят и все ему разрешают — вот она и хвалила Сару и за успехи в ученье, и за доброту к подругам, и за щедрость, если она давала нищему шестипенсовик из туго набитого кошелька. Самым обыкновенным поступком восхищались, и если бы Сара была хуже и глупее, она возомнила бы о себе, но ум подсказывал ей много верного — и о ней самой, и об ее положении. Время от времени она толковала об этом с Эрменгардой.
— Много зависит от случайностей, — говорила она. — Мне очень везет. Так уж случилось, что я люблю учиться и читать, и все запоминаю. Так случилось, что у меня добрый, заботливый, умный папа, который ни в чем мне не отказывает. Может быть, у меня совсем не хороший характер, но как рассердишься, если у тебя все есть и никто тебя не обижает? Узнаю ли я когда-нибудь, — серьезно прибавила она, — хорошая я или плохая? Может быть, я просто ужасная, но это так и не выяснится, случая нет.
— И у Лавинии нет, — не уступила Эрменгарда, — а вот характер у нее жуткий.
Сара задумчиво почесала кончик носа.
— Наверное… наверное она растет, — сказала она милостиво, вспомнив слова мисс Амелии о том, что Лавиния растет слишком быстро, а это дурно влияет и на здоровье, и на характер.
Характер у Лавинии и впрямь был ужасный. Она мучительно завидовала Саре. До ее приезда старшая ученица знала, что она — главная в школе. Все подчинялись ей, потому что она могла просто испортить жизнь тому, кто ей не подчинится. Малютками она повелевала, перед ровесниками важничала. Она была недурна, одевалась лучше всех, а потому шла впереди, когда образцовая школа шествовала парами в церковь или на прогулку; но тут появились бархатные жакетки и соболиные муфты, да еще и страусовые перья, и мисс Минчин распорядилась, чтобы во главе шествия были они. Уже это одно обидно, а тут еще оказалось, что главная теперь — Сара, и не потому, что она может обидеть, но потому, что она не обижает никого.