Я уже был достаточно подготовлен, но тем не менее едва сдержал невольный возглас потрясения. Мила лежала на боку, по плечи прикрытая серым байковым одеяльцем. Голова перевязана — будто надет белый шлем. Обращенная ко мне щека раздулась и пылала страшным кровоподтеком. Синие губы жутко опухли. Господи, до какого варварства должен докатиться человек, чтобы так изувечить женщину! Видимо, я слишком громко заскрежетал зубами. Веки ее дрогнули и медленно расползлись, обнажив вместо белков кроваво-красные щели.
Я пододвинул табуретку вплотную к изголовью, сел, наклонился к ней и выдавил из себя:
— Милочка, это я — Гриша.
Кажется, она была в сознании, меня, во всяком случае, узнала. Дрогнули губы, точно силясь что-то произнести. Наконец ей удалось их слегка разжать. До меня донесся невнятный шепот, нет, не шепот — шелест. Я почти припал ухом к ней и едва разобрал:
— Ол-ля… Ол-лешка…
— Тише-тише, — проговорил я, — не волнуйся. С девочкой все в порядке. Сегодня же съезжу за ней. Не волнуйся.
Она с заметным усилием выпростала из-под одеяла обнаженную руку и показала пальцем на тумбочку. Я с содроганием глядел на безобразные синяки и не сразу врубился. Потом отворил дверку — там лежал листок желтой бумаги с какой-то корявой записью. Это был номер телефона, и пониже — имя: Галя. Я вспомнил, что так звали ее кузину, и до меня дошло:
— Ты хочешь, чтобы я позвонил сестре?
— Да, — прошелестела она. — Оле-шку…
— Понял-понял, не напрягайся. Я отвезу ребенка к Гале. Все сделаю, не беспокойся.
Она облегченно запахнула глаза. Я потерянно замолчал. Похоже, действительно, было бессмысленно надеяться на сколько-нибудь вразумительный разговор. Я уже подумывал тихо удалиться, как вдруг отечные веки снова расклеились, и она прошепелявила — причем вполне членораздельно:
— Как страшно… Зверь. Настоящий зверь.
— Как он попал в дом? — Я отдавал отчет, что негоже терзать ее вопросами, но пересилить себя не мог.
— Я сама, — прошептала она.
— Сама? Ты хочешь сказать, что сама его впустила? Но почему? Почему, Мила?
— Сказали… Сказал… Письмо от Бориса.
Я в отчаянии понурился. Ну конечно, чего же еще — неожиданная весточка от бесследно сгинувшего любимого мужа. Дешевая психология, но — действенная. Значит, все-таки не банальный домушник. Значит, связано с Борисом. Глубоко вздохнув, я помолчал, дал ей передохнуть чуток и удрученно покаялся:
— Прости, что тебя пытаю. Тебе нельзя говорить. Я, пожалуй, сейчас пойду.
— Нет… — возразила она. — Спрашивай…
Я поколебался немного. И бессовестно поддался:
— Давай только договоримся. Ты не напрягайся. Отвечай как можешь — я догадаюсь. А почувствуешь, что больше не в состоянии, сразу же — слышишь? — сразу же прекращаем.