Паркую машину, делаю глубокий вдох, подхожу к двери, звоню.
Моника открывает и удивленно таращит на меня глаза. Кажется, только что плакала, лицо словно вдруг постарело на десять лет.
– Ну что ж, заходи, – говорит она.
В доме пахнет подгоревшим в тостере хлебом. Прохожу вслед за ней на кухню, сажусь на табуретку. Сейчас здесь беспорядок – обычный, домашний: груда посуды, бутылки с кетчупом, банки с приправами, немытые ножи с вилками. Но чтоб такое было у Моники? В первый раз в жизни вижу.
Хочется выпалить все сразу: «Ну, Моника, выкладывай. Признавайся, что случилось тогда с Розой? Ты слышишь меня, а, Моника? Говори!» Но внутренний голос подсказывает: не торопись, немедленно успокойся, сбавь обороты. Моника стоит совсем близко, пальцем можно достать, и я не хочу, чтоб она, увидев мое лицо, потеряла дар речи.
– Что-то случилось? – спрашиваю я.
Она пристально смотрит на меня, брови ползут вверх, словно я задала идиотский вопрос и теперь она ждет от меня другого, поумнее. И лишь тогда, может быть, удостоит меня ответом.
– Что-то такое, что имеет отношение к случившемуся тогда, когда нам было шестнадцать лет?
Она молчит. Только смотрит все тем же взглядом.
– Помнишь, в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году?
Она упорно не отвечает, тогда я делаю это за нее, задав новый вопрос:
– Уж не это ли?
Вынимаю из кармана браслет и кладу на стол.
Она скользит по нему взглядом и направляется к столику, где стоит чайник:
– Кофе будешь?
– Пожалуй.
Я оглядываю кухню. На стене висит рисунок, который я сделала несколько лет назад. Простой карандашный рисунок, на нем я запечатлела Мерфи и Маффина еще щенками. Саре он очень понравился, она выпросила его и прикрепила между дверью и окном. Меня всегда удивляло, почему Моника не сняла его. Я знаю, что она невысокого мнения о моей работе, считает, что это так, любительство, хобби, а не настоящий труд, то есть совсем не то, что профессия врача. Мы с ней во многом, да что там, почти во всем противоположности: Моника дисциплинированна, управляема, амбициозна и прекрасно владеет собой. Мои амбиции имеют пределы, я считаю, что все должно идти своим чередом, и предпочитаю не вмешиваться в естественный ход событий, и еще я не обладаю ее талантом держать себя в руках. Но сейчас она явно чем-то расстроена, и я твердо намерена выяснить, чем именно.
Моника ставит передо мной чашку с кофе.
– От прошлого никуда не денешься… – мямлит она.
Я протягиваю к ней руку через стол, не дотягиваюсь, но оставляю руку лежать на столе.
– Тебя что-то беспокоит? Что?
– Да не столько меня…