Меня передергивает.
– Юан, этот браслет достался ей от матери!
– Знаю.
Я гляжу ему в глаза и вижу в них отсвет страдания – годами он предавался самобичеванию, корил себя за свой поступок.
– Но это еще не самое худшее.
Голос его все время прерывается, словно слова, которые он произносит, с трудом протискиваются сквозь горло.
– Я сказал, мол, если хочешь браслет обратно, сама поищи, и сделал вид, что бросаю его в озеро. Не мог же я подумать тогда, что она полезет его искать.
Внутри меня все будто застыло, даже кровь перестала струиться по венам.
– А она?
– Не знаю… честное слово, не знаю. В конце концов Орла оставила меня в покое, и я кое-как добрался до лагеря. Я об этом и не вспомнил бы, если б ты тогда не сказала, что она, наверно, утонула из-за тебя, и я стал вспоминать эту ночь, не сразу, постепенно, а потом, уже через несколько недель, разбирал рюкзак, нашел браслет и понял, как там было на самом деле, хотя помнил я это плохо.
– Значит, все эти годы ты знал, что она погибла вовсе не потому, что я ее толкнула?
– Да.
К его чести, он при этом смотрит мне прямо в глаза.
Сердце мое сжимается. Тело все тяжелеет, ноги подкашиваются, и я падаю на стул. И начинаю раскачиваться взад-вперед. Хочется заплакать, но глаза мои остаются совершенно сухими. Хочется что-то сделать, чтобы прошлое исчезло, чтобы ничего не было: ни воспоминаний, ни ночных кошмаров, ни чувства вины, а теперь еще и Юана тоже. Я верила ему, как никому на свете. Полностью и безоговорочно. Я любила его, мы с ним были близки, я почти молилась на него, я обладала им, защищала его, я тянулась к нему и желала его. Господи, помоги… я даже подумывала бежать с ним. Я уязвила Пола в самое сердце, предала его, я рисковала счастьем моих дорогих девочек, и все это время он отлично знал, что к смерти Розы я не имею никакого отношения.
Поднимаю голову, гляжу на него:
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Я пытался.
– Выходит, плохо пытался.
В груди моей вспыхивает отчаянная ярость, я вскакиваю с места и изо всей силы, наотмашь залепляю ему пощечину, потом другую. Он даже не защищается… впрочем, мне от этого не легче.
– Сволочь! Слизняк! Сволочь! Ты ничем не лучше этой гадины!
– Да, ты права… Сволочь и слизняк… Ты имеешь право сердиться на меня…
– Сердиться?! – ору я. – Да я сейчас с ума сойду от бешенства! Ты хоть можешь представить, какая это невыносимая боль… какое это подлое предательство и…
Я умолкаю, качаю головой и начинаю расхаживать, мерить шагами комнату.
– Я никак не мог выбрать удобное время, чтобы признаться тебе…
– Выбрать удобное время? Чего его выбирать? Любое время было бы удобное! – Я продолжаю ходить вокруг него. – Когда я не могла встать с постели, когда меня мучили кошмары, когда я была больна, а ты вернулся в Шотландию. Черт побери! Да хотя бы две недели назад, когда тут объявилась эта крыса. – Оборачиваюсь к нему. – Когда угодно и как угодно, но только не так, Юан. Я должна была услышать об этом от тебя, а не от этой.