Звук шуршащего пакета, в который я выбрасывал презерватив, прогнал ее истому. Она села на стол.
– Спасибо, Коля, мне очень понравилось, – сказала она, удалившись от меня на тысячи миль.
Я молчал, но даже если бы я ответил ей, то мои слова не долетев, затерялись бы на длинном пути, усыпанным разным хламом и разложившимися трупами Андрея и ее не родившегося дитя.
Через пятнадцать минут мы сидели в ресторане друг напротив друга. Печаль ее карих, невероятно красивых глаз, душила меня питоном обвившем шею, я задыхаюсь, кровь нещадно бьет в висках, лицо утратило естественный цвет, став багровым. Я хочу крикнуть, но слова не слетают с губ, хочу позвать глухонемых посетителей, что бы кто-то из них бросил на пол прибор или бокал, разбиваясь, звук которого разорвет этот вакуум.
– Вкусная грудка, – решив не убивать меня, сказала она.
– Котлета тоже ничего, – ответил я.
– Ты думаешь, что я какая-то ненормальная? – вдруг спросила она.
– Нет, я так не думаю, ты самая печальная женщина, которую я знаю. Твоя печаль самая глубокая, зачем же ты бежишь от неё?
– Ну а как, Коля? – глаза её вспыхнули, – я хочу жить как все, семья, дети, хочу радоваться жизни. Я обманула тебя, я плачу уже несколько лет на пролет, я не могу забыть Андрея.
– Юля, не нужно бежать от нее, не нужно прятать ее – это бессмысленно. Имеет смысл прожить жизнь печали, она оставит тебя так же неожиданно, как и пришла, оставив после себя что-то поистине бесценное, что-то такое, способное разорвать твою душу и сердце. ЛЮБОВЬ!
– Я уже не смогу кого-то любить.
– Глупости говоришь, у тебя живое сердце, может быть ты еще не готова? Она найдет тебя сама, нужно лишь увидеть ее.
– Когда? – грустно, говорила она, – жизнь проходит, мне уже двадцать восемь.
– Большинство и за век не способны коснуться ее, живя в пустом, бесчувственном мире. Все без чувств теряет смысл.
– Ты почувствовал это?
– Конечно, – ответил я.
– Сама не знаю, что нашло на меня, со мной бывает такое.
– Ты в этом не одинока, – улыбнулся я.
– Наверное. Хочется всё как у всех, разве у всех любовь и у десятой части пар ее нет и ничего.
– Зачем, Юль? Не пытайся подменить свою жизнь, жизнью других. В той чужой жизни нет ничего сроднимого с тобой, там серость и ложь, я испил ее до дна, не найдя ничего по истине стоящего. Люди, осознавшие это, бегут из нее, а ты напротив. Не нужно.
Она молчала.
– За это короткое время, – продолжил я, – не осталось и следа сомнений в том, что ты не просто умопомрачительный, идеальный, сногсшибательный, – я улыбнулся, – божественный кусок мяса, но и личность, к созданию которой прикоснулся сам Господь.