— Значит, надо искать такое тело.
— Я полагаю объехать завтра больничные морги, навести справки, разумеется, проеду и по анатомичкам; на кафедрах попрошу проверить наглядные пособия. Думаю уложиться в один день, — бодро отчеканил Алексей Иванович, стараясь убедить самого себя в исполнимости сказанного.
Шидловский, застегивая мундир и придирчиво осматривая в зеркале свою физиономию и прыщ, который так некстати вскочил на переносице, благосклонно согласился:
— Да, голубчик, правильно мыслишь.
Эта способность шефа переходить от официального «вы» к фамильярному «ты» не переставала удивлять Шумилова.
— Поезжай, порасспроси людей, — продолжал помощник прокурора, — глядишь, владелец саквояжа и отыщется. Возьми в помощь кого-либо из надежных сыскарей, сошлись на меня. Градоначальнику еще не делали доклад о находке, поэтому определяться надо скорее: либо мы ее квалифицируем как преступление и возбуждаем дело, либо нет. Тянуть нельзя. Завтра мне доложишь.
И когда уже Шумилов стоял в дверях кабинета, Шидловский пригвоздил своего подчиненного фразой, по части которых он был большим мастером и которыми умел ставить в тупик даже опытнейших канцеляристов:
— Бурке и Хейр не только людей убивали, они еще и могилы раскапывали… И вообще были содомитами. Так-то вот…
Весь следующий день Алексей Иванович потратил на то, чтобы обойти места, где у покойного могли официально изыматься внутренние органы для исследования. Вид этих мрачных помещений, сырость, промозглый холод и специфический запах удручающе действовали на Шумилова. Каждый раз, выйдя на свежий воздух, он вдыхал полной грудью, встряхивался внутренне, и шел дальше. Его гнал вперед азарт гончего пса. И ничто не могло сбить его с этого пути, даже вид тел с окоченевшими синими ступнями, торчавшими из-под простыней и дерюг (там, где таковые были), и давящая мертвая тишина.
Но, к досаде сыщика, продвинулся он мало. Нигде ничего не пропадало — ни тело, ни отдельные органы, даже с посудой везде был полный порядок.
«Что же получается, — размышлял Алексей Иванович, устало шагая по сумеречным улицам, — нет пропаж из официальных, так сказать, мест. Выходит, препарирование было криминальным? Печень ведь действительно могли взять не с тела, а у живого человека. Но с какой целью консервировать орган? Ради чего действовать так сложно? Людоедство? Можно допустить, но для этого орган следовало сохранять во льду, а не опускать в химикалии. Предъявить орган как доказательство… Чего?» Версий было множество, а реальность могла оказаться такой, что даже самая изощренная фантазия грозила спасовать.