Результат показался Шумилову интересным. Сын всячески избегал упоминания в дневнике как отца, так и гувернантки. Они словно не присутствовали в его жизни, хотя на протяжении всех месяцев, охваченных дневниковыми записями, Николай встречался с обоими практически ежедневно.
Очень заинтересовало Шумилова и то, как покойный описал посещение публичного дома. Молодой человек явно имел какое-то расстройство половой сферы. Этим обстоятельством следовало заинтересоваться гораздо раньше. Оно могло прояснить характер отношений Николая с гувернанткой. Очевидно, что-то мог знать доктор Николаевский. Следовало поговорить с ним.
Надо постараться прочесть замаранную тушью часть текста на последней странице дневника, обратиться в химическую лабораторию Министерства внутренних дел. Кроме того, криминалистов следовало бы попросить проверить дневник на предмет выявления тайнописи: поскольку Николай был большим любителем химии, можно предположить использование им симпатических чернил. А полицейские химики — большие мастера по этой части. Даже если бы они не справились с поставленной задачей, то, по крайней мере, смогли бы назвать тех специалистов в Петербурге, кто наверняка справится. Хорошие химические кабинеты имелись при Экспедиции по заготовлению ценных бумаг Министерства финансов, в Горном институте, в университете. Разумеется, подобное исследование дневника могло быть осуществлено только по оформлении специального направления. А перед тем, как отдавать дневник в руки химиков, его следовало полностью скопировать в силу возможной утраты.
Помимо этих обстоятельств, следовало не упускать из виду проверку Петра Спешнева, возможного родственника осужденного по «делу петрашевцев» Николая Спешнева. Минует день-два, и Шидловский непременно поинтересуется результатом. К этому следовало быть готовым.
Шумилов засел за оформление необходимых документов, затем отнес дневник секретарю, попросив скопировать его в кратчайшие сроки. Никита Иванович пролистал дневник и сокрушенно покачал головой, ведь речь шла, почитай, о сорока листах.
— Ждите, Алексей Иванович, я конечно же, буду работать, — заверил он Шумилова совершенно убитым голосом.
Шумилов составил запрос о родственниках Петра Спешнева в адресную экспедицию столичной полиции весьма казуистично. Он не просто попросил перечислить всех родственников Спешнева, но и упомянул о возможном родстве последнего с неким однофамильцем, проходившем по делу «петрашевцев». Сделал это Шумилов, разумеется, не случайно.
Постановка паспортного учета в Российской Империи имела давнюю историческую традицию и являлась одной из сильнейших сторон организации административного аппарата. Начиная с 1719 года при отъезде любого человека податного сословия в соседний уезд или далее ему надлежало выправить «пропускное письмо». Оно представляло собой документ с указанием имени, отчества, фамилии, возраста, направления движения владельца, а также его детальный словесный портрет, и запись о месте и дате его выдачи. «Пропускное письмо» времен Петра Первого явилось прообразом паспорта, а организационный механизм его учета фактически положил начало институту прописки в России. По прибытии в назначенное место владелец вручал паспорт дворнику, который в течение суток должен был снести документ в околоток, где данные паспорта переписывались и поступали в адресный стол полицейской части. Там на владельца паспорта заводилась карточка, сохранявшаяся в течение года. По истечении года карточка сдавалась в адресную экспедицию городской полиции, откуда по истечении пяти лет направлялась в адресный архив. Паспорта выдавались на год, два и три и, начиная с 1763 года, облагались денежным сбором. В девятнадцатом столетии в паспортах стали появляться записи о несовершеннолетних детях и жене обладателя, в том случае, если они путешествовали вместе с ним. Если в начале существования паспортной системы священники и дворяне были освобождены от необходимости получения паспортов для проезда по стране, то постепенно все сословия оказались в равной мере вынуждены получать и регистрировать такие документы.